История и физиология парижских бульваров - [5]

Вот где простонародная часть бульваров. От театра «Порт Сен-Мартен» до «Турецкого кафе» народ все принял под свое покровительство. Поэтому здесь успех какой-нибудь пьесы привлекает не записных театралов, а все население предместья. Популярные романисты никогда не клеветали на площадь Шато-д'О: в любой день, если стоит хорошая погода, между полуднем и четырьмя часами здесь можно видеть капрала и его землячку.

Словом, эта зона для простонародья — то же, что Итальянский бульвар. Но она оживляется только по вечерам, ибо утром все здесь уныло, бездеятельно, безжизненно, бесцветно. Зато вечером какое здесь оживление! Восемь театров наперебой приглашают зрителей. Пятьдесят торговок продают с лотков съестное, поставляя пищу народу, который ассигнует два су на хлеб и двадцать су на зрелища. Только здесь вы услышите парижские уличные крики, увидите, как кишмя кишит народ, встретите лохмотья, способные изумить живописца, и взгляды, способные испугать собственника! Здесь выступал покойный Бобеш, одна из здешних знаменитостей, который, как многие знаменитости, никем не заменен. Его кума звали Галимаре. Для этих прославленных клоунов Мартенвиль писал «парады»[1], вызывавшие хохот у детей, у солдат и у нянек, костюмы которых здесь постоянно мелькают в толпе.

Дом, в котором помещается ресторан «Дефие», является последней попыткой этого района соперничать с главными бульварами. Опыт постройки таких зданий, как этот дом, как театр Амбигю и цирк, не вызвал подражаний. Прочие театры и дома построены по дрянным образцам: штукатурка, недолговечные орнаменты, — все ненадежно и плачевно, но в целом эффектно, причудливо и не лишено оригинальности. В знаменитом «Голубом циферблате» ни один этаж, ни одно окно не выведены по отвесу. «Турецкое кафе» имеет такое же отношение к моде, как фиванские руины — к цивилизации.

Дальше начинаются пустынные бульвары, где никто не гуляет, каменистые пустоши этой величественной перспективы. Вас охватывает скука, издали доносится запах фабрик. Оригинального вы не увидите уже ничего. Рантье, если ему будет угодно, может здесь прогуливаться в халате. В солнечные дни здесь иногда слепые играют в карты, In piscem desinit elegantia[2]. На столиках выставлены для продажи игрушечные дома, железные или стеклянные; лавки здесь отвратительны, витрины запущены. Этот отрезок тянется от площади Мадлен до бульвара Голгофских дев. Жизнь и движение вновь встретятся нам на бульваре Бомарше; там находятся лавки старьевщиков, а народ вечно толпится у Июльской колонны. Тамошний театр напоминает о Бомарше только тем, что носит его имя.

А еще дальше — бульвар Бурдон, это уже не Париж, это деревня, пригород, большая дорога, величие ничтожества; но это — одно из прекраснейших мест в Париже, вид открывается отсюда поразительный. Чисто римское великолепие, которым никто не любуется! Аустерлицкий мост, Сена, в ее самой широкой части, собор Парижской богоматери, Зоологический сад, винный рынок, остров св. Людовика, запасные хлебные амбары, Июльская колонна, рвы Бастилии, Сальпетриер, Пантеон — все грандиозно. Поистине конец парижской драмы достоин ее начала.

Поезжайте верхом на английской лошади крупной рысью от площади Согласия до Аустерлицкого моста, и вы за четверть часа прочтете поэму о Париже, начиная с Триумфальной арки на площади Звезды, где оживут в вашей памяти три тысячи солдат, и кончая убежищем Сальпетриер, где живут три тысячи сумасшедших женщин; от Интендантского склада до Музея, от эшафота Людовика XVI, одетого египетским гранитом, до первого выстрела революции, огонь которого вспыхнул на глазах у Бомарше, убивавшего своими остротами за десять лет до того, как раздался первый ружейный выстрел; от дворца Турнель, где родился король Франции, до палаты депутатов, где он умер в лице короля французов[3]. Вся история Франции, особенно ее последние страницы, записана на парижских бульварах.

Теперь готов появиться грозный конкурент бульварам. Светские люди уже выбирают для прогулок южную боковую аллею Елисейских полей; но та же самая нерачительность, из-за которой в дождливую погоду нельзя пройти по бульварам, — а в Париже чаще всего бывает дождливая погода, — еще надолго задержит успех главного проезда Елисейских полей. Caveant Consules![4] — Я кончил.

Альманах «Бес в Париже», т. II, 1844 г.