История господина Зоммера - [7]

Менее застенчивым я был в моих мечтах. В них я брал ее за руку и вел ее в лес, и лазил вместе с ней но деревьям. Сидя рядом с ней на одной ветке, я смотрел ей в лицо, прямо вблизи, и рассказывал ей всякие истории. И она смеялась, закидывала голову назад и закрывала глаза, и я мог потихоньку подуть ей за ушко и на затылок, туда, где был пушок. Такие и подобные мечты посещали меня помногу раз в неделю. Это были прекрасные мечты – я не могу на них пожаловаться, – но это были всего лишь мечты, и как все мечты, они не были достаточной пищей для души. Я бы все отдал за то, чтобы Каролина один раз, один единственный раз действительно оказалась со мной и я на самом деле смог бы подуть ей на затылок или куда-нибудь еще… К сожалению, это не имело ни малейшей перспективы, потому что Каролина жила, как и большинство других детей, в Обернзее, а я единственный жил в Унтернзее. Наши дороги из школы домой расходились уже сразу же за школьными воротами и вели совершенно в противоположные стороны по склонам школьной горы и через луга к лесу, и еще до того, как наши дороги терялись в лесу, мы уже были так далеко друг от друга, что я уже не мог различить Каролину в толпе других детей. Лишь только иногда я мог различить доносящийся до меня ее смех. При совершенно определенной погодной обстановке, а именно при южном ветре, этот веселый смех разносился очень далеко, доносясь до меня через поля и сопровождая до самого дома. Но когда же в наших краях дул южный ветер!

И вот однажды – это было в субботу – случилось чудо. Во время перемены Каролина подбежала ко мне, встала прямо передо мной, совсем рядом, и сказала:

– Ты! Ты ведь всегда ходишь в одиночку в Унтернзее?

– Да. – сказал я.

– Ты! В понедельник тогда я пойду с тобой…

И затем она еще много наговорила, объясняя все это, говорила о какой-то подруге ее матери, которая вроде бы жила в Унтернзее, и что ее мать вроде бы хотела забрать ее у этой подруги, и что она потом с матерью или с подругой, или с матерью и подругой… этого я больше не помню, я это забыл и мне кажется, что это я забыл еще тогда, сразу же, еще тогда, когда она это говорила, потому что я был настолько ошеломлен, потрясен фразой: «В понедельник тогда я пойду с тобой!» – что я вообще не мог или не хотел больше ничего слушать, кроме этой прекрасной фразы: «В понедельник тогда я пойду с тобой!»

Весь остаток дня, все воскресенье напролет в ушах моих звучала эта фраза, звучала для меня так прекрасно – ах, что я говорю, звучала прекраснее чем все то, что я прочитал до тех пор у братьев Гримм, прекраснее, чем обещание принцессы в «Лягушачьем короле»: «Ты будешь есть из моей тарелочки, ты можешь спать в моей кроватке», и я считал дни с большим нетерпением, чем гном: «Сегодня я пеку, завтра я буду жарить, послезавтра приведу королеве ее ребенка!» Я казался себе Счастливым Гансом, Братом Люстигом и Королем Золотой горы в одном лине… «В понедельник тогда я пойду с тобой!..»

Я хорошо подготовился. В субботу и воскресенье я ходил по лесу, выбирая самый подходящий маршрут. Потому что с самого начала было ясно, что я бы не пошел с Каролиной обычной дорогой. Она должна была увидеть мои самые потайные пути, я хотел показать ей скрытые от постороннего глаза достопримечательности. Дорога до Обернзее должна была поблекнуть в ее сознании по сравнению с тем великолепием, которое она должна была увидеть на моем, на нашем общем пути до Унтернзее.

После длительных раздумий я остановился на маршруте, который отходил вправо от дороги вскоре после того, как начинался лес, вел через овраг к еловому заповеднику, а оттуда через болотистую местность к лиственному лесу, до того места, где он заканчивался отвесной стеной на берегу озера. Этот маршрут был нашпигован не менее чем шестью достопримечательностями, которые я хотел показать Каролине и снабдить их своими квалифицированными комментариями. В отдельности здесь речь шла о следующем:

а) почти на обочине дороги стояла трансформаторная будка электрических предприятий, из которой слышалось постоянное жужжание и на двери которой висела желтая табличка, на которой была нарисована красная молния и предупреждение: «Осторожно, высокое напряжение! Опасно для жизни!»;

б) заросли из семи малиновых кустов, на которых висели спелые ягоды;

в) корыто для подкормки оленей – правда, в это время еще без сена, но с большим куском каменной соли, который они лизали;

г) дерево, о котором говорили, что после войны на нем вроде бы повесили старого нациста;

д) муравьиная куча почти в метр высотой и метр пятьдесят шириной; и наконец, как конечная и кульминационная точка всей экскурсии;

е) великолепный старый бук, который я наметил для того, чтобы взобраться на него вместе с Каролиной, чтобы с крепких веток на десятиметровой высоте насладиться несравненным видом озера, чтобы я мог наклониться к ней и подуть ей в затылок.

Из буфета на кухне я стащил печенье, из холодильника стакан йогурта, из погреба два яблока и бутылку смородинового сока. Все это я положил, упаковав в коробку из-под обуви, после обеда в воскресенье на дереве, чтобы у нас был провиант. Вечером, лежа в постели, я выдумывал себе истории, которыми я буду развлекать Каролину и от которых она будет смеяться, одну, чтобы рассказать по пути, другую – на время нашего пребывания на буке. Я еще раз включил свет, вытащил из ящика ночного столика маленькую отвертку и сунул ее в мой школьный ранец, чтобы завтра на прощание подарить ее ей, как одно из самых моих больших сокровищ. Оказавшись снова в кровати, я разделил на отрезки обе истории, разделил самым тщательным образом, исходя из планируемых событий завтрашнего дня, многократно отметил пункты следования от а) до е), а также место для момента передачи отвертки, еще раз прошелся по содержимому обувной коробки, которая лежала уже в лесу, на толстой ветке и ждала нас – еще никогда рандеву не готовилось столь тщательно! – и наконец заснул, вспоминая ее сладкие слова: «В понедельник тогда я пойду с тобой…»