История Франции глазами Сан-Антонио, или Берюрье сквозь века - [65]

Толстяк предлагает закусить перед тем, как ловить рыбу. Он не тешит себя иллюзиями в отношении улова. Карповый час прошёл, и нет причин для толкотни. Можно опустить в воду красных червей, и если какой-нибудь бродячий карп соблазнится, что ж, пусть угощается. Самообслуживание для рыбной клиентуры. Может быть, какой-нибудь неловкий и попадётся на крючок!

Я смотрю на илистый пруд и морщу нос по причине миазмов. Было бы странным, если бы здесь что-то водилось! Разве что-нибудь несъедобное: рыба с ногами, которая при случае делает пробежку по лесу, или скользкий чёрный пескарь, попавший сюда прямо из Вторичного геологического образования.

Я делюсь своими сомнениями с другом, но он пожимает огромными плечами портового грузчика.

— Не смеши меня, дружище! Сразу видно, что ты ничего не знаешь про карпа. Он, к твоему сведению, любит стоячую воду. Река или горный поток ему не подходят. Тот, кто захочет его поймать в Большом Каноне Колорадо, очень сильно облажается! Ты, наверное, путаешь с форелью. Я ловил вот таких карпов в лужах, и приходилось даже окунать туда ногу, чтобы проверить, есть ли там вода!

Он сильно втягивает носом и пытается насадить наживку. В его толстых неловких пальцах червяк отчаянно извивается. Кое-как Берю насаживает этого несчастного жителя подземелья на крючок размером с китобойный гарпун. Наживка рвётся в его руках. Его Величество обсасывает пальцы, чтобы придать им осязаемости, и терпеливо повторяет операцию. Второй червяк наконец-то установлен на пусковую площадку. Он напоминает изгибы реки Сены в Парижском бассейне, ибо он насажен пунктиром. Быстро окинув взглядом пруд, Берю поправляет поплавок и забрасывает удочку — с криком:

— Учись зарабатывать на жизнь!

Но так быстро не получается, в связи с тем, что, пролетая над веткой ивы, плачущей на этом романтичном берегу, крючок зацепился. Берю начинает терять терпение. Он лезет на дерево, чтобы отцепить этого противного червяка, который вдруг решил, что он шелковичный червь, и жрёт листья вместо того, чтобы завлекать карпов. Вот только можно ли себе представить Берю на дереве, если это дерево не баобаб? Гораздо быстрее, чем налоговый инспектор заставит вас пожалеть о том, что вы работали целый год, ветка, которая его держала, больше не выдерживает и ломается с треском корабля, наскочившего на айсберг.

Сцена напоминает Лорела и Харди[140] былых времён. Надо многое повидать на своём веку, чтобы поверить в такое. И даже не только повидать… Бывают минуты, когда ты не веришь своим чувствам, когда тебе кажется, что они обманывают, эти пять недоразвитых. Слышится рёв. Неописуемый плюх! Толстяк оказывается в грязи; он чертыхается, барахтается, фонтанирует, пытается добраться до берега, цепляется за кувшинки, думая, что это точки опоры, видит, что нет, наконец хватает мою руку помощи и вылезает из своего аквариума с карпами. Как будто он играет в фильме «Плата за страх». Во всей этой тине можно разглядеть только два светлых отверстия на месте глаз, и одно красное на месте рта, изрыгающего проклятия. Никогда он ещё не был таким навозным. Никогда таким илистым. Он кашляет, чихает, выплёвывает несколько любопытных головастиков. Он уже освоил жаберное дыхание. Он — дитя болота. Родилась новая человеческая раса. Новый вид млекопитающего. Он само воплощение миазма. Само зловоние, натуральное. Торжествующий ужас. Он пришёл к полной завершённости. Достиг своего предназначения после первого детского лепета, после дырявых носков, яичного желтка на манишке, небритой щетины, ни одной принятой ванны, ногтей в трауре, кучи всяких неприличностей, бесстрашия во всём омерзительном; после того как он не удержался в рамках приличия, он опустился на дно, что, в общем-то, тоже можно считать достижением. Чёрный, с зеленцой, ядовитый, тёмный, подозрительный и блестящий, как новорождённый телёнок, он поражает своим объёмом и своими формами, он вызывает необъяснимое восхищение. Возникает желание увековечить его в болотистой славе этой минуты, чтобы показывать на протяжении веков будущим поколениям!

Он стал выставочным экспонатом. Просторная и холодная тишина музеев подошла бы ему лучше, чем что-либо. Чтобы рассказать о нём, потребуется информационное табло. Его биография должна быть напечатана на мелованой бумаге учёного гида. Там говорилось бы о том, что весь мировой отстой, все сливные каналы городов-спрутов, все болота мира объединили свои скрытые ресурсы, чтобы создать прототип, который прославит их на все времена. Берюрье уже не сын века, он геологическое образование; Бог этого странного сочетания земли и воды: грязи!

И знаете, какова его первая реакция? Думаете, помыться? Ничего подобного! Он спешит к своей удочке! Галлия, нельзя о ней забывать даже в самые худшие часы.

— Он всё же отцепился, скотина! — орёт он, видя, что его червяк дрыгается на листе кувшинки.

И он забрасывает удочку, на этот раз удачно, в тину, в которой только что побывал. Он крепит конец своего удилища между двумя большими камнями и вытирает мокрым рукавом мокрый лоб, что никоим образом не меняет его внешнего вида.