История Франции глазами Сан-Антонио, или Берюрье сквозь века - [62]

— Возможно, — тяжело вздохнул Берюрьяк.

— Как твоё имя, дружище?

— Селестен. Селестен Берюрьяк.

— А я Франсуа. Слышь, давай врежем ещё за здоровье короля Франции и Наварры!

Мясистый кулак Берюрьяка ударил по столу, опрокинув оловянные стаканчики, которые там стояли.

— Уж лучше я выпью за здоровье всех парижских потаскух, всех воров-карманников, всех ростовщиков, уж лучше я выпью за здоровье испанцев и даже англичан!

Он умолк, переводя дыхание. Франсуа покачал головой, и кожа на лбу собралась в две морщины.

— Что ж, земляк, самое малое, что можно сказать, это то, что ты не носишь нашего Генриха в своём сердце!

— Как я могу носить его в своём сердце, если моя бедная дочь уже носит его в своей утробе! — вскричал Берюрьяк.

Другой задумался. Наконец он понял и пробормотал с жалостью в голосе:

— Хочешь сказать, что наш сир Генрих оказал честь твоей дочери?

— Хороша честь! — посетовал Берюрьяк. — Мы бы как-нибудь обошлись без неё.

И он рассказал свою историю отрывистыми фразами:

— Я сокольничий. У меня одна-единственная дочь, которую мне оставила моя бедная жена, умершая при родах. Эта малышка для меня вся моя жизнь! Пятнадцать лет! Краше солнца, и даже светлее. Самая нежная, самая послушная из всех детей… Шесть месяцев назад этот подлый беарнец охотился неподалёку от Понтуаза, где я держу свой птичник. Его вёл сам сатана, ибо ему захотелось пить, и, увидев наш дом в лесу, он послал за кувшинчиком вина. Чёрт бы меня побрал, этот кувшинчик ему поднесла моя Изабель. Когда представляется случай увидеть короля Франции, от него не отказываются. И вот этот негодяй воспылал желанием к моей малышке! Охота ему разгорячила кровь, и у этого борова появилось игривое настроение.

— Ах, вот как, — усмехнулся Франсуа. — Что поделаешь, друг мой, у нас сейчас самый шкодливый из королей. И он её заломал?

— Да, — сокрушённо ответил Берюрьяк, закрывая лицо. — И она от него забеременела! Я пытался получить аудиенцию у этого мерзавца Генриха Четвёртого, чтобы попросить возмещения, но он даже не захотел меня принять, и его охрана выставила меня на улицу. И они мне сказали, что, если я появлюсь ещё, они меня выбросят в окно, да к тому же закрытое!

Берюрьяка сотрясали рыдания. В его мощной груди слышались раскаты грома. Он завывал, словно ветер в гроте. Приятель Франсуа был под впечатлением.

— Я понимаю твой гнев, земляк. — сказал он примирительным тоном. — Но твою дочь мог изнасиловать какой-нибудь бродяга. Если твой отпрыск будет с подписью короля Франции, это всё же честь, хочешь ты этого или нет!

Берюрьяк схватил своего собутыльника за ворот.

— Конечно, не у твоей же дочери живот как арбуз! — выдохнул он. — Девочка нежная и чистая, как ангел, и он её испортил, этот немытый хряк! Подумай, приятель! Ах, если бы он оказался у меня под рукой, этот негодяй…

— Генрих Четвёртый не негодяй, — упёрся мэтр Франсуа, который был закоренелым роялистом. — Никогда ещё во Франции не было такого хорошего монарха! Да, он падок на свежее мясцо, но это его единственный недостаток. И его можно простить, потому что он прекрасно ведёт государственные дела!

Довольный своей речью, он собрался опорожнить стаканчик, но Берюрьяк в бешенстве выбил его мощной оплеухой.

«Земляки» уже было собрались пойти врукопашную, как вдруг с улицы послышался шум кавалькады. Всё громче стали раздаваться крики «виват». Франсуа опустил кулаки.

— Что там такое? — крикнул он трактирщику, стоявшему в дверях.

— Король! — ответил тот через плечо. — Впервые наш сир Генрих едет по улице Ферронри!

— О, святое чрево! — вскрикнул мэтр Франсуа с воодушевлением. — Наконец-то я смогу поприветствовать нашего доброго беарнца!

Он оттолкнул трактирщика и стал протискиваться в первые ряды зевак. Карету в сопровождении небольшого эскорта тянули четыре лошади с королевскими регалиями. Поскольку дело было в мае и погода была тёплая, занавески кареты были подняты, что позволяло королю Генриху махать рукой в ответ на приветственные возгласы его народа.

— Да здравствует король! — заорал мэтр Франсуа. — Боже, храни короля! Долгие годы нашему любимому сиру!

Он был пьян от собственного ликования. Он был счастлив оттого, что мог лицезреть своего милостивого государя, который улыбался в бороду с проседью.

— Долгие годы! — повторил он. — Долгие годы королю!

Когда карета поравнялась с ним, какой-то здоровяк оттолкнул его и бросился бежать по мостовой в сторону кортежа.

Всё произошло как в кошмарном сне. Франсуа узнал своего приятеля по кабаре, колосса Берюрьяка. Он заметил, как блеснуло лезвие ножа в его правой руке, и до него дошёл смысл происходящего.

— Нет! — заорал он. — Нет, не делай этого! О нет!

Он бросился за ним вдогонку, но у того ноги были длиннее, и у него был заметный отрыв. Он уже подбежал к карете. Он уже поставил ногу на спицу заднего колеса. Уже поднялась его рука с оружием. Никто, кроме Франсуа, не знал намерения этого человека. И король, и сеньоры из его свиты, и публика, и охрана приняли его за зрителя, который возбудился сильнее, чем другие.

Что-то блеснуло несколько раз. У мэтра Франсуа всё сжалось внутри, как будто это его пронзили ножом, а не его дорогого короля Генриха. Он бросился на Берюрьяка, оторвал его от кареты и хотел повалить на землю, но тот оказался сильнее. Ударом локтя в дёсна он заставил его разжать руки, затем дал дёру и смешался с толпой быстрее, чем королевская свита поняла, в чём дело.