История его слуги - [117]

Я встаю и иду вперед по проходу по направлению к салону первого класса, где сидит Настасья Кински. Я видел, когда на свое место проходил, что она села в первый класс. «Ей что, — думаю я, — киноиндустрия платит, я плачу свои, и потому лечу «экономи». Это тоже изрядное количество денег, но все же меньше». Собственно, иду я в салон первого класса только чтобы взглянуть на Настасью Кински, заговорить с ней не входит в мои планы. Решиться бы может я и решился, но мне нечем ее удивить. Что я ей скажу? Что я писатель, что лечу в Париж для promotion своей книги… Видела она, наверное, не одного писателя. «И имени у меня никакого нет…» — трусливо уговариваю я себя.

Шелковистая блестящая головка актрисы (только что вымыла волосы) одиноко видна в почти пустом первом классе. Кроме нее здесь только еще несколько человек, поблизости от нее никто не сидит. Летит она одна, некрасивая и очень деловая женщина средних лет, провожавшая ее, ушла чуть раньше грустной Китайской Елены. Я не могу понять, видит ли меня Настасья или нет, она как будто сидит вполоборота ко мне, стоящему в проходе. Ей семнадцать лет, или восемнадцать, по возрасту я ей гожусь в папы, в отца, в папульку. Независимая девочка все-таки успела втиснуть свою сундук-сумочку чуть вперед моей, воскликнув: «Леди первые!» — «О'кей, — рассмеялся я, — но я вас не видел», и взглянул на нее, и увидел, какая она красивая и необычно тонкая. Наблюдавшая эту сцену Китайская Елена и сказала мне потом, что это — Настасья Кински.

Я полон суеверий. Потому и пришел в первый класс, что твердо верю в неслучайность всего, что со мной происходит. Несмотря на то, что стою в проходе, я нет, не трус, просто мне нечем в этой жизни пока похвалиться перед семнадцатилетней кинозвездой — видимых ей достижений у меня нет. Даже книгу свою я еще не могу ей подарить, книги еще нет. Поэтому я стыдливо стою в проходе. Рационалист. «Подождем, — думаю я, — никуда Настасья от меня не денется, она появится в моей жизни еще раз. Появится».

Успокоив себя таким образом, я ловлю за руку проходящую мимо стюардессу. Улыбнувшись своей лучшей «мужской» улыбкой, я прошу ее дать мне дринк. Стюардесса улыбается мне в ответ, очевидно, своей лучшей женской улыбкой, но говорит, что ничем не может мне помочь, ибо по закону их авиакомпании они могут продавать спиртные напитки только в воздухе. И ключ от шкафа с алкоголем находится у мужчины-стюарда. Я не думаю, что она врет, я даже уверен, что нет. Моя мужская улыбка меня никогда не подводила. Не то что я неотразим, но у меня очень располагающий вид, доверительный, женщины меня не боятся, я «cute» — миленький. С неделю назад девочки-подростки, остановив меня на улице возле моего дома, смеясь сказали мне: «Мистер! Вы очень cute!» He может дать мне выпить, ясное дело. Поэтому я даже не переспрашиваю стюардессу и, в последний раз взглянув на затылок мисс Кински, отправляюсь на свое место в полутемном прохладном чреве самолета.

* * *

Я точно помню, что положил бутылку скотча в один из чемоданов, сданных мною в багаж, упрятав ее надежно, меж полотенец и всякого иного тряпья, однако мне так хочется выпить, что я все же расстегиваю свою сумку, стоящую у меня в ногах, и пытаюсь нащупать воображаемую бутылку. Нет, бутыли нет, только рукописи, которые ни один уважающий себя писатель, конечно же, не сдаст в багаж, а будет терпеливо волочить с собой. Еще в сумке некоторые, почти забытые мной в Нью-Йорке предметы, о которых я вспомнил только в самый последний момент: книга Генри Миллера о путешествии в Грецию, клеенчатая сумка, в которой у меня туалетные принадлежности — бритва, мыло, зубная паста и щетка, европейские адреса на клочках бумаги и журнал со Стивеном на обложке. Книгу Миллера мне дочитывать не хочется — его сбивчивые довоенные восторги по поводу Греции и греков наскучили мне на сотой странице, потому, дабы убить время, я вытаскиваю журнал со Стивеном на обложке.

Вот он, мой, до сегодняшнего дня, босс и хозяин — мой мастэр. Во весь рост, бородатый, огромный, с трубкой в руках стоит у камина, над камином его же портрет, но в возрасте отрочества. Чуть выше уровня колен Стивена блестит новая каминная решетка. Мы купили решетки на все наши камины прошлой зимой, и Ольга, видимо, только что начистила бронзу, решетка пылает. «Молодец, Ольга, — думаю я, — я не помню, чтобы я просил ее чистить каминные решетки, она всегда проявляла инициативу сама, замечая там или здесь непорядок».

Мультимиллионер, владелец нескольких элегантных корпораций, стоит в синем, сшитом ему итальянцем-портным костюме, с несколько самоуверенным, но вполне гуманным выражением лица на том самом месте подле камина, где я — его хаузкипер, батлер, повар и кэртэйкер, не раз возлежал с моими многочисленными девочками. Именно у этого камина — к нему легко можно было придвинуть мягкие диваны с мягкими подушками — я ебал моих девочек, провожавшая меня Китайская Елена была одной из них, и капли моей спермы можно и сейчас обнаружить на некоторых из диванов. Белые пятна на коричневом бархате, уважаемые читатели одного из самых популярных в Америке журналов. Самое интересное всегда происходит за кадром. Я улыбаюсь.