История догматических движений в эпоху Вселенских соборов - [32]

Отца сменилось лицомъ Сына, то πρόσωπον Духа уничтожится при конце мира, а вместе съ темъ уничтожается и Логосъ, т. — е., та сторона монады, которой она обращена къ миру. Какъ при захождении солнца вместе съ солнцемъ исчезаетъ и истекший изъ него лучъ, и какъ бы вбирается солнцемъ обратно въ себя, такъ съ уничтожениемъ мира и монада перестаетъ проявлять себя въ немъ и вберетъ обратно въ себя Логосъ, родившийся изъ нея ради мира и человека. Миръ прекратится и монада возвратится къ первоначальному безмолвию. Что будетъ дальше, неизвестно: будетъ ли монада вечно молчать или снова заговоритъ и придумаетъ другой миръ: сотворитъ ли этотъ миръ инымъ или уже бывший воспроизведетъ, — и такъ будетъ действовать безконечно.

Несмотря на чисто христианский, повидимому, характеръ савеллианской системы, въ основе ея, какъ и стараго модализма, лежитъ стоицизмъ, съ его разработанной логикой. Монада есть εѵ υποκείμενον, остающееся всегда неизменнымъ и тожественнымъ себе. Формы или πρόσωπα,которыя это ιυποκείμενον принимаетъ въ отношении къ миру, относятся, очевидно, къ категории свойствъ, обозначаемыхъ какъ πώςέχων — это—случайныя качества υποκείμενον определяемыя чистовнешними обстоятельствами, «смотря по встречающейся нужде (έκαοτότεπαραπιπτονσαςχρείας)» какъ выражается Василий Великий. Съ этой точки зрения система савеллианства въ ея позднейшемъ виде предста–вляется вполне понятною. Монада, единое Божество, какъ ενύποκείμενον, остается всегда тожественнымъ и неизменнымъ: те πρόοωπα, въ которыхъ она проявляется для мира, суть лишь случайныя и не касающияся сущности ея формы бытия, зависящия отъ встречающейся нужды. Тотъ же Василий Великий ярко характеризуетъ значение лροσωπα—лицъ въ системе савеллианства, когда онъ называетъ ее «выдумкой безъ ипостасных лиц άννπόστατοςτωνπροαώπωνάνάπλασις » . И действительно, стоики, признававшие за существенными свойствами предмета реальное бытие, отрицали его по отношению къ случайнымъ свойствамъ и называли тоже безъипостасными. И уже Афанасий александрийский отметилъ сходство между савеллианскимъ учениемъ и стоицизмомъ въ воззрении на начало и конецъ монады — Божества. Изъ первобытия, по учению стоиковъ, возникаютъ различныя вещи по внутреннему закону и развивается целый миръ, поскольку Богъ и миръ есть одно и тоже (εκτειοις), но миръ не веченъ, первобытие поглотитъ материю, какъ свое собственное тело, постепенно вбирая миръ въ себя, пока все не возвратится въ первобытное состояние (ανστόλη). Божество или первобытие останется въ своей первоначальной чистоте. Процессъ этого разрешения мира въ первобытие проходитъ темъ же постепеннымъ порядкомъ, въ какомъ миръ и возникалъ изъ него. Но после того, какъ все возвратится въ свое первобытное единство, и великий мировой годъ окончится, начнется образование новаго мира, который будетъ вполне тожественнымъ съ первымъ. Возможно, однако, что позднейшие стоики въ этомъ пункте держались техъ же воззрений, что и савеллиане. Уже самая комбинация μάνας—λόγος, наблюдаемая у савеллианъ, напоминаетъ стоическое учение ο Божестве—логосе.

Оцениваемое съ богословской точки зрения, савеллианство въ его позднейшей форме представляетъ собой не только оригиналъное, но и прогрессивное явление. Въ первый разъ въ истории доникейской догматики была высказана мысль, что монада,самое существо Божества (τόύποκειμένον) во всехъ трехъ лицахъ Св. Троицы одно и то же и всегда пребываетъ неизменнымъ. Три лица суть его проявления, какъ энергии, предполагающия для себя одну силу и, что важнее всего, Богъ—Отецъ въ первый разъ ставится въ одну линию съ Богомъ—Сыномъ и Богомъ—Св. Духомъ и занимаетъ равное съ Ними положение. To же нужно сказать ο Св. Духе, который во всехъ другихъ богословскихъ системахъ до–никейскаго периода подчинялся Сыну. Взятое въ своихъ чистыхъ элементахъ, савеллианство предвосхитило окончательный результатъ, къ которому пришло церковное богословие после всехъ тринитарныхъ споровъ IV века. Кроме того, предложенное имъ и подвергшееся осуждению понимание божественнаго единства, проявляющееся въ трехъ лицахъ, какъ μίαύπόστασις (одну ипостась), подорвало почву въ христианскомъ образованномъ обществе къ распространению термина «единосущный», провозглашеннаго на никейскомъ соборе въ томъ исключительномъ смысле, какой соединяло съ нимъ старое поколение никейцевъ.

Прогрессивные элементы, находцвшиеся въ савеллианстве, осложнялись посторонними толкованиями, которыя не только по своей оригиналыюсти, но и по своему противоречию установившимся въ богословии воззрениямъ слишкомъ били въ глаза своею резкостью и потому тотчасъ же вызвали отпоръ. Сценой борьбы оказалась Александрия, и разыгравшаяся въ ней драма даетъ намъ возможность взглянуть на состояние церковнаго богословия предъ самымъ началомъ IV века.

Сюжетъ этой драмы кратко разсказываетъ Афанасий александрийский. — Дионисий александрийский, одинъ изъ выдающихся и ученейшихъ епископовъ тогдашняго времени, узнавъ ο распространении савеллианской ереси въ Пентаполисе, подведомственномъ ему округе, написалъ послание къ Ефранору и Аммонию, въ которомъ онъ, вопреки слиянию трехъ ипостасей въ савеллианстве, доводилъ подчиненность Сына Отцу до крайности. «Сынъ Божий, — говорилъ онъ, — произведение