История человеческой глупости - [35]

Идею встретили аплодисментами. Видимо, всем показалось, что более бесполезнейшим образом выбросить деньги действительно невозможно. Успех не давал покоя рыцарю Раймону да Вену. Он тоже-де покажет, на что способен настоящий дворянин, для которого деньги и богатство не в счет. Он привел на двор замка тридцать благородных скакунов и на глазах у знатных гостей сжег их заживо. Эту кажущуюся невероятной дикую в своей жестокости шутку авторы рыцарских хроник рассказывают как действительно случившееся.

Будто вижу рыцаря Бертрама де Рамбо, как он при этом улыбается в усы. Уж он-то измыслил кое-что поособеннее. Повелел он запрячь в плуг пару волов да вспахать землю вокруг замка, а когда высокие гости стали любопытствовать, что, мол, будет из этого, пошли люди рыцаря Рамбо с сумами на шее по бороздам и посеяли тридцать тысяч монет доброго серебра.

Дурной вышел посев. Только столетия спустя всходы его сказались — 14 июля 1789 года…

Из богатейшего материала по истории денег в мою книгу просятся только крайности. Бекерский турнир сумасбродств позволяет нам в поучение вывести основной закон швыряния деньгами: уничтожать безо всякой цели вещи огромной стоимости либо с ничтожной целью, не соответствующей их ценности.

ИЗЖАРЕННЫЙ НА ВЕРТЕЛЕ ГОВОРЯЩИЙ СОЛОВЕЙ

Сама идея не нова. Приоритет следует уступить древнему Риму. Нам известно редкое рвение римских гурманов пощекотать притупившийся вкус гостей каким-то новым, редкостным из редкостных блюд. Мало вероятно, что сейчас слоновий хобот или мозги страуса были бы восприняты как лакомый кусочек. Может быть, и тогда этим не слишком-то увлекались, но тут приправой служило сознание, что за тарелку такого блюда выложена тьма денег. На одном пиру Гелиогабала приготовили какое-то месиво из мозгов шестисот страусов. Другим нашумевшим блюдом аристократического стола был фарш, состряпанный из смеси петушиных гребешков и соловьиных языков. Сколько же бедных соловьев пришлось переловить, чтобы из их певчих язычков замесить паштет для покинутых умом гостей и потерявшего всякий разум хозяина.

Это еще не все. Одно время в Риме был большой спрос на обученных певчих птиц. Их учили не только петь, но и говорить. Современник Плиний свидетельствует: при дворе римского императора скворцов и соловьев обучали для увеселения императорских сыновей. Воспитанники птичьей школы могли прощебетать длинные слова и даже фразы на латыни и греческом. Такие птицы были дороги, иная стоила больше, чем раб, получивший научную подготовку.

Плиний писал про одного актера по имени Клодий Эзоп. Его окружала популярность вроде той, какая сейчас окружает кинозвезду первой величины. Даже Цицерон брал у него уроки, совершенствуясь в ораторском искусстве. Доход у него был такой, что денег куры не клевали, едва успевал проматывать. В частности, не пожалел уплатить сто тысяч сестерциев за шестнадцать обученных певчих птиц. Хорошие деньги за окончившую актерскую школу мелюзгу. Но актер тратился вовсе не для того, чтобы заставлять крылатых сотоварищей по профессии калякать в своем доме. Птички ему нужны были для иного. Он велел их насадить на вертел, зажарить и подать гостям, хотя гости не могли даже наесться ими досыта и, наверное, были бы куда больше рады доброй, жирной гусиной печенке.

Право же, как ничтожен рядом с грохотом телеги истории замирающий писк нескольких бедных птичек. Да, но если мы хотим видеть прошлое через завалы разделяющих нас лет, то совершенно все равно, смотрим ли мы через широкое окно или узкую прорезь. Если вглядеться в глубину времен через узкую прорезь и отыскать там республиканский Рим с его строгой моралью, там же отыщется и закон, принятый во время третьей пунической войны, который запрещал откармливать кур в гурманских целях. Была такая пуританская эпоха в истории Рима. Позднее мораль, конечно, стала более утонченной, закон обходили таким образом, что вместо курицы стали откармливать петуха. Затем в ход пошли страусиные мозги, соловьиные языки, обученные птицы. Из этого следует, что пример одной единственной тарелки блюда открывает перед нами щель достаточную, чтобы в нее на нас разинула зев пропасть нравственного упадка, в которую со временем провалится весь императорский Рим.

ЖЕМЧУЖИНА КЛЕОПАТРЫ [95]

Говоря о птичьем пиршестве актера, Плиний, обычно сухой и холодный ученый, выходит из себя и гневно порицает наглеца, позабывшего, что сам он состоянием обязан голосу. Таким же был и его сын — глотатель жемчужин; трудно решить, кто из них двоих недостойнее.

Как? Младший Клодий проглотил жемчужину? Разве не Клеопатра была единственной, кто совершил эту глупость, если ее знаменитое пари вообще правда? Историки говорят, это неправда, потому что уксус жемчуга не растворяет. Химик ответит, нет, растворяет, хоть и не сию минуту. В крепком холодном уксусе потребуются часы, чтобы он полностью растворился; горячий уксус растворяет мелкие жемчужины за 8-15 минут. Но в серьге Клеопатры был на редкость огромный восточный жемчуг!

Где же правда?

О взбалмошной выходке Клодия мы знаем, опять же со слов Плиния, что его мучило любопытство, каков мог быть на вкус напиток Клеопатры. Он тоже приготовил себе раствор жемчуга и нашел его вкус приятным. Предупредительный хозяин, он захотел привлечь к этому своих гостей и каждому споил по одной жемчужине.