История болезни. В попытках быть счастливой - [49]

Да, еще! Не забудьте прицепить белые ленточки!

20 декабря. Отказывает левая рука. Правая с трудом держится. Это я вам жалуюсь. Сегодня очень тяжело весь день.

24 Декабря. Не буду ничего специального писать про митинг на Сахарова. Была, наслаждалась ощущением истории и близости тысяч людей. Дала с десяток интервью. Не замерзла ни на минуту.

28 декабря. В движении жен и матерей заключенных “Русь сидящая”, созданном Ольгой Романовой, вслед за ней еще одна жена – Юля Рощина из Дмитрова Московской области – выцарапала у нашей Фемиды своего мужа Олега. Он, владелец крохотной фирмы, был осужден за контрабанду в феерических масштабах. Прокуроры просили двадцать два года. По делу не проходило даже свидетелями ни одного таможенника. В тюрьме оказались также его родной брат, работавший в фирме водителем, и бухгалтер Инна Бажибина. Они тоже уже на свободе.

Я видела ошалевшего парня, который три часа как из-за решетки, где оттрубил три года и три месяца, и постоянно плачущую длинноногую девочку-красавицу в красном платье. Мы обнялись и выпили за свободу.

Плохое позади.

А у меня мелькнула поганая, завистливая мысль, что моя тюрьма со все ухудшающимися условиями содержания никогда не закончится…

31 Декабря. Предыдущий год Дракона был, как вы помните, 2000-й. Не знаю, как у вас, а у меня в тот год поменялось все – семейное положение, здоровье, работа, принципы жизни – караул, короче. И в течение двенадцати лет достаточно последовательно все развивалось в обозначенном тогда направлении. Хочешь не хочешь, но начинаешь верить в зодиаки.

Я сама – Дракон. Если опять все поменяется – то я уж не знаю, в какую сторону.

P. S. Путин, кстати, тоже Дракон.

2012

9 января. Сегодня я видела живого херувима. Голубоглазого, белобрысого, ножки в складочках. Херувиму год и четыре месяца. В месячном возрасте он был усыновлен моей приятельницей. Она получила сигнал, что херувим родился в Новосибирске и мама херувима от него отказалась, и начала собирать документы.

Малыш не будет похож на мою приятельницу. А она не станет выдавать себя за его родную маму. И они будут счастливы.

В моей семье была такая история. Одни из моих многочисленных двоюродных дедов и бабок были военврачами в Сталинграде. Там и нашли годовалого пацанчика. Около убитой мамы. Усыновили. У пары невысоких ев-рееев вырос двухметровый парубок, любивший выпить и покуролесить. Врачом он таки стал, но жену свою побивал и вообще не был похож на сына добропорядочных еврейских родителей. Они страдали. Своих детей не было, а этот… был далек от их идеала.

А ведь они просто спасли ему жизнь. И в этом был неописуемый, постоянный повод для счастья. Его сейчас уже нет в живых. Но есть две дочки и некоторое количество внуков. Здорово ведь?

17 января. В “ПирОГах” на Сретенке, которые стали “Завтра”, отвечала на вопросы зрителей после показа “Ходорковского”. Зрители были на 75 % молодые. Зал был полон-переполон. МБХ видел бы – порадовался.

Папа дома – сегодня выписался. Расстроился, что в его время на “Эхе” был Зюганов. Я его успокаивала – скажи спасибо, что не Путин.

Закончила интервью с Алексеем Улюкаевым – еще и поэтом, автором хороших стихов. Выйдет в “Знамени”.

17 января. Стала лауреатом премии журнала “Знамя” за “Историю болезни”. Сказала примерно такую речь. То есть эту написала, но распечатать забыла и говорила “по мотивам”. Волновалась – в зале, например, были Борис Мессерер и Владимир Маканин. Я же все-таки не литератор, а премия, как ни крути, литературная. В 1993-м ее получала Белла Ахмадуллина.

Начну со слов благодарности. Они могут прозвучать стандартно, но я абсолютно искренне считаю, что прошлый год, да и весь период моей болезни, то есть последнее двенадцатилетие, разделились благодаря публикации моего труда в “Знамени” на две неравные части. Большая, как вы понимаете, “до”, и меньшая и очень важная – “после”. Не буду говорить “я проснулась знаменитой” – это не так, слава богу. Но количество писем и благодарностей от читателей оказалось неожиданно велико. Я поняла, что написала что-то, очень нужное многим.

Наверное, многие предполагают, что “История болезни” появилась потому, что мне надо было выговориться. Это не так. Я по жизни человек открытый, потому выговаривалась не раз. На Западе тебя слушают психоаналитики, а у нас – подруги. Я не особо думала о своих побудительных мотивах – просто текст просился наружу. Что называется, рука потянулась к перу, то есть – к клавиатуре. Когда же постфактум попыталась самой себе ответить на вопрос: с чего вдруг? – нашла два резона.

Первый. И достаточно очевидный. Мне надоело, что все (ну не все, а многие) постоянно жалуются и пеняют на жизнь. В сотый раз объяснять здоровому, полному сил человеку, который просто не умеет держать себя в руках и неверно расставляет приоритеты, что жизнь прекрасна, – я устала. А они ведь ноют! У кого-то нет денег на пальто ребенку, у кого-то сын сошелся с неправильной женщиной, а у кого-то в этом сезоне в Альпах не задалась погода. Как жаловалась мне жена университетского товарища, ныне чина в нефтяной компании: “Он ужасный жмот! Я просила всего сорок тысяч евро на шторы! Мы не можем жить без штор!” И в слезы…