История болезни. В попытках быть счастливой - [17]

К сентябрю все, что можно было доделать, мы доделали. Отвезли в архив оставшиеся документы. Последними уволились директор Мишка и его помощница Инка.

У меня появилось много свободного времени.

Было что вспомнить, о чем поностальгировать… Как не хотелось переезжать в самом конце 2001 года в предназначенное для нас помещение на Хохловском переулке с уютного Трехпрудного, где мы уже вовсю штамповали журналистские семинары. Мы были сами себе хозяева. Да и размах работы в будущей “Открытке” был не вполне понятен.

На Хохловском был большой общий зал, несколько крошечных кабинетиков и кабинеты побольше – для исполнительной власти и бухгалтерии. В один из малюсеньких кабинетиков я и заехала. Вместе с розовым диваном, который в начале года увезла из дому на привольный Трехпрудный. Розовый диван (на самом деле лососевого цвета) стал символом моего рабочего места. (И путешествовал со мной по московским переулкам до 2010 года.) В соседнем кабинете размещалась юная и очень строгая на вид девушка Маша, руководившая всем пиаром будущей “Открытой России”. На стене висел портрет Ходорковского, а на рабочем столе царил удивительный порядок. Кроме компьютера, там ничего не было.

В следующем закутке расположился крупный, обожающий животных человек Осовцов. В углу стоял большой аквариум. Не с рыбками, а со змеями. Множество анекдотических историй было с ними связано. Первая – про уборщицу Люду, которая едва не лишилась чувств, увидев в мусорном ведре сброшенную змеей старую кожу. Похожую на мертвую змею, естественно.

Как я сначала не врубалась, чем кто конкретно занимается! Первого лица как будто не было, т. е. был Ходорковский, но он царь и бог, и грузить его конкретными “Открыткиными” вопросами было не с руки. Был исполнительный директор. Он позиционировал себя “чисто по финансам”. А человека, который был бы изрекателем целей и смыслов, не было. Одно время на наши сборища в роли такого демиурга приходил Невзлин, но не долго. Через несколько месяцев я спросила у Ходорковского, как бы нам обзавестись первым лицом.

– Подождите немножко, – ответил босс, – вы ведь Славу Суркова знаете? Он собирается увольняться из Кремля. Вот и придет к нам. Вы, кстати, захаживайте к нему где-то раз в месяц, рассказывайте, что у нас происходит.

Я сходила разок. Мне не показалось, что моему визави был хоть сколько-то интересен мой рассказ.

Был это 2002 год. Как говорится, ничто не предвещало.

Как было здорово, когда проекты множились грибами после дождя. Мы уже обучаем сельских библиотекарей интернету и строим в селах модельные библиотеки, мы спонсируем Букеровскую премию, мы устраиваем компьютерный класс в колонии для несовершеннолетних. А еще готовится к запуску мощнейший проект – школа публичной политики. Ее собираются открывать в пятидесяти регионах. Формально этот проект ведет Осовцов, а фактически по регионам мотается Андрей Илиницкий, выпускник московской школы политических исследований Лены Немировской, которого я перетащила из издательства “Вагриус”. Сейчас он ба-алыной чин в “Единой России”.

Честно говоря, все проекты я и не вспомню. Учителей учили в ФИО (Федерация интернет-образования), с подростками играли в правовое государство в “Новой цивилизации”, но к нам эти проекты перешли после банкротства ЮКОСа. Тогда и стали, как вся “Открытка”, финансироваться из личных средств акционеров.

А еще мы хотели заняться образованием судей. А еще заработала благотворительная комиссия. Я ее возглавляла. Ходорковский хотел тратить преимущественно на образование, а поэтому мы помогали бессчетному количеству домов-интернатов, студий, кружков для детей-инвалидов и их здоровых сверстников.

Были, конечно, моменты, когда хотелось развернуться и уйти. Михаил Борисович, наверное, этого не помнит. Я пришла к нему просить двадцать пять тысяч долларов для Московской Хельсинкской группы на какой то семинар для молодежи, интересующейся правозащитой. То ли бизнесмен Ходорковский в 2002 году еще не знал, что такое МХГ, то ли я плохо объясняла, но он недовольным голосом произнес что-то типа “считайте, что это ваш допдоход”. Или гонарар. Или взятка. Я ужасно обиделась. Но поныла еще. Денег Ходорковский дал.

Когда Мишу арестовали, все кругом говорили, что “Открытка” была создана для занятий политикой, а я со своими правозащитниками и благотворительностью была всего лишь “дымовой завесой”. Я пыталась спорить. Такой самоценной казалась мне собственная деятельность. А сейчас думаю, что, может, и правда – дымовая завеса. Ведь взяли же в середине 2003 года в “Открытку” тогда показавшегося мне случайным человеком Сашу Батанова – выстраивать непонятную мне тогда “сетевую структуру”. Партию? Может, и так. “Открыткины” филиалы планировались в пятидесяти регионах. “Открытка” была МОО – межрегиональной общественной организацией. Законодательство о них как две капли воды походит на законодательство о партиях. Как в старом анекдоте – осталось только вывеску сменить.

Не буду ничего плохого о Батанове говорить, поскольку недавно узнала, что он несколько лет назад умер. Получал он у нас бешеные деньги, никаких структур, славу Богу, не выстроил, уходя, позаимствовал навсегда парочку ноутбуков. Ушел, кстати, в гендиректора телеканала “Спас”.