История Билли Морган - [53]

В конце концов она заявилась в «Моррисонс» с Натти, привязанным к шаткой складной коляске со скрипучими колесами, и ходила за мной по пятам по отделу замороженных продуктов, точно утенок из мультфильма. Куда бы я ни пошла – скрип-скрип-скрип – Джас, Натти и эта дерьмовая коляска позади меня. Целую неделю она приходила каждый день. Я пряталась на складе, но она терпеливо поджидала возле вращающихся пластиковых дверей; я смотрела на ее расплывчатую фигурку сквозь поцарапанные матовые створки. Я получила выговор от управляющего за «разговоры с друзьями в рабочее время». Как я могла ему объяснить, что Джас мне не друг: она подружка человека, которого я убила, и я не хочу ее видеть, но она считает, что я мисс Эйнштейн и могу объяснить ей, как устроен мир? Это было безнадежно. Я сдалась, и мы пошли выпить чаю в кафе в мой перерыв. Я не могла смотреть ей в лицо. Она думала, что я стыжусь, потому что меня бросили, что я больше не принцесса, что я обезумела от стремительного падения с пьедестала.

Она посадила Натти ко мне на колени, это был блестящий ход, – как могла я устоять перед ним? Пока я держала его на руках, позволив ему схватить мой палец, Джас долго и сбивчиво говорила, словно ручеек, журчащий среди скал, поросших вереском, коричневых от торфа и мертвых деревьев, как на старых жанровых викторианских картинах в Картрайт-холле. Неумолимый в своей мягкой текучести.

– Мы теперь в одной лодке, милая, верно? Брошенные. Наши парни оба свалили. То есть смешного тут ничё нет. Я за тебя переживала. Надеюсь ты не против, если я скажу, что беспокоилась за тебя. Тебя давно никто не видел. Волос у тебя теперь нету, ну, с тех пор, ну, ты понимаешь. Как Микки ушел. Я тут Карла видела в пабе на той неделе, он про тебя спрашивал, да, а я и не знаю, что сказать. Я ж ничё не знаю. Напугал он меня до смерти; так глянул на меня, что я чуть не померла. Билли, милая, не злись на меня, но ты неважно выглядишь, правда…

И так далее и так далее. Ее огромные зеленые глаза озабоченно блестели, тонкая атласная бронзовая кожа на круглом лбу наморщилась, нежные губы дрожали. Воплощение Брэдфордской мадонны, нежная, сострадательная, предлагающая утешение проклятым в пластиковом аду кафе.

Когда она упомянула Карла, у меня остро заболело под ложечкой при мысли о том, что я потеряла, затем свинцовый груз вины вернулся на место. Если я чувствую себя дерьмово, значит, я этого заслуживаю. Я закрыла глаза, но Джас не унималась. Она наклонилась и оправила курточку Натти; от этого он заизвивался. Я испугалась, что уроню его, и словно очнулась. Она продолжала говорить:

– Я не хочу тебе надоедать, знаешь, в такое время, но я не знаю, куда еще податься. Понимаешь, ты такая умная, и вот, у нас вроде как одинаково сложилось, и я подумала… Ш-ш, Натти, милый. Просто покачай его немного, Билли, ему это нравится. Так что вот, понимаешь, наш домовладелец, он хочет нас выкинуть, меня и малыша, и я не знаю, что делать, и я не хочу доставить этой… матери Терри удовольствие, просить ее о помощи, потому что она всегда была против меня… Пожалуйста, помоги мне, Билли, ты всегда была мне другом, а теперь малыш, он ведь твой крестник… Билли, домовладелец послушает тебя, ты ведь такая образованная, Билли, пожалуйста…

Натти посмотрел на меня, пока я старательно его подбрасывала, и улыбнулся как херувим. Возможно, это ничего не значило, ведь я бездетна, что я в самом деле понимаю в детях? Но, казалось, он улыбнулся мне. Что-то дрогнуло в моем сердце, он нуждался во мне. И без того уже плохо то, что я сделала, но оставить ребенка, невинную жертву моего преступления, на беспомощную Джас… Я сдалась.

Бездумно, на автопилоте я разобралась с домовладельцем, занудным снобом Рахманом. Но это было только начало. Джас инстинктивно нашла себе нового защитника, надежнее, чем мужчина, который мог смыться, как Терпи; я же, по ее представлениям, всегда была ей лучшим другом, крестной ее ребенка. И теперь она знала, каким серьезным предметом торга она располагает – Натти. Лично ей ничего не нужно, разумеется, все «для малыша». Ее голос в телефонной трубке, ноющий, умоляющий, непреодолимый; в конце концов, хоть она этого и не знала, я была перед ней в долгу. Я задолжала ей очень крупно.

Она обвивала мою жизнь со всех сторон, как побеги изящного белого цветка, чье имя носила: сладкий, прилипчивый и сильный в своей хрупкости. Возможно, если бы я по-прежнему была с Микки, а Терри действительно просто свалил, я бы не стала с ней связываться. Возможно, Микки поставил бы ее на место, и Джас постепенно растворилась бы в безликой толпе, как старая пожелтевшая фотография, далекая, с каждым годом все призрачнее, пока окончательно не исчезла бы.

Но огромная, сокрушительная вина и угрызения совести вынуждали меня делать для нее все, что было в моих силах. Я слепо упорствовала в «стремлении помочь». И вдруг оказалось, что я занимаюсь неоплаченными счетами, посещениями медсестер, прививками Натти и сломанным холодильником. Не успела я понять, что творится, я уже виделась с ней и Натти почти каждый день или говорила с ней по телефону, успокаивая, утешая. Это было так привычно, так повседневно. Точно мой мозг раскололся на две половинки.