История Биафры - [34]

Таковы были решения, которые Оджукву должен был увезти домой своему народу, потому что они были жизненно важными для успокоения людей. Среди беженцев на Востоке было, например, 12 тысяч только железнодорожных рабочих.

Было также решено, что последующие встречи пройдут в Нигерии, в приемлемом для всех месте, и что правительственные средства массовой информации воздержатся от публикации подстрекательских или вносящих смущение в умы заявлений и документов.

На этом встреча завершилась в атмосфере доброжелательства и под звон бокалов с шампанским. Вернувшись домой, Оджукву провел пресс-конференцию, для того, чтобы уверить жителей Области, многие из которых считали лучшим выходом не переговоры, а немедленное отделение, в том, что встреча в Абури стоила того. Он сказал, что если все задуманное будет воплощено в жизнь, то тем самым будет сделан громадный шаг в сторону ослабления напряженности и избавления страны от страха.

Абури был последним шансом Нигерии. Потом говорили, что было что-то очень «несправедливое»    в том, что Оджукву оказался умнее всех остальных четырех полковников, как-будто он каким-то образом извлек из этого незаслуженное преимущество. Также утверждалось, особенно английскими авторами, что Оджукву вел себя не по-джентльменски, поскольку приехал в Абури, ясно понимая, какие ему нужны соглашения, и подготовив их краткий набросок; тогда как остальные явились в полной уверенности, что эта встреча была лишь дружеским сборищем братьев-офицеров.

Однако неправдой было бы заявление о том, что остальные полковники не отдавали себе отчета в том, что первая такая встреча Верховного Военного Совета после массовых убийств, совершенных летом, будет чем-то иным, чем беседы у камина. Всем и каждому должно было быть совершенно ясно, что Абури был исторической возможностью. Эти полковники могли бы к ней подготовиться, пожелай они этого, и Оджукву твердо рассчитывал на то, что они так и сделают. У них тоже были свои чиновники и советники.

Буквально через несколько дней после возвращения Говона в Лагос, соглашения, достигнутые в Абури, начали засыхать на корню. Те принадлежащие к племенным меньшинствам чиновники, о которых уже говорилось раньше, глянули на принятые решения и сразу поняли, что их безмозглый шеф зашел гораздо дальше, чем им бы хотелось. Разведение армии и населения на период, необходимый для установления спокойствия, по их мнению давало областям слишком много автономии, ослабляя тем самым их собственную власть. Постоянные Секретари взялись за Говона, чтобы заставить его пойти на попятный по всем пунктам договоренностей.

Через 10 дней Федеральное правительство опубликовало брошюру под названием «Нигерия 1966»,   в которой излагалась федеральная — иными словами северная версия того, что произошло в стране, начиная с январского переворота. И по сей день брошюра эта остается примечательным образчиком того, как можно исказить факты. На Востоке она произвела фурор. Когда полковник Оджукву по телефону выразил протест, напомнив, что было договорено не публиковать больше никаких официальных версий, Говон, после некоторого смятения, сказал ему, что просто произошла утечка. В дальнейшем Оджукву узнал, что никакой утечки не было, т. к. брошюра одновременно появилась в Лондоне, Нью-Йорке и некоторых других столицах, со всей обычной издательской шумихой, включая коктейли в Верховном Комиссариате и посольствах. Когда он снова в телефонном разговоре выразил протест, Говон снова засуетился, пока не был загнан в угол; после чего разозлился и бросил трубку. (Эти разговоры были записаны на пленку с телефонного аппарата в Энугу). Полковник Оджукву, охваченный тяжким предчувствием, тоже положил трубку. Он знал, что его собственное положение на Востоке сделает для него невозможным отказ от Абури.

26 января в Лагосе Говон созвал пресс-конференцию, на которой намеревался обнародовать договоренности, достигнутые в Абури. Его выступление основывалось не на протоколах и заключительном соглашении, а на критике этих документов со стороны Постоянных Секретарей. Если читать оба этих текста (пресс-конференцию и протоколы Абури), положив их рядом, то возникает вопрос, а был ли Говон на самом деле в Абури?

Во-первых, он не согласился с подчинением армии Высшему Военному Совету, аргументируя это тем, что контроль над армией таким образом из его рук переходит в руки корпоративного органа — Совета. Он пошел еще дальше, добавив, что командование районом дислокации войск (соответствующего по площади существующим областям) будет находиться в подчинении Штаба войск, «который напрямую будет подчиняться мне, как Верховному Главнокомандующему Вооруженными силами».   [13] На деле же ни о чем подобном в Абури договорено не было.

О перемещенных лицах он сказал, что на встрече министров финансов «не следует обсуждать вопрос о принципах предоставления пособий»,   хотя такие пособия, особенно в форме некоторых налоговых льгот, были жизненно важными для того, чтобы Восточная Область могла управиться со своим миллионом восемьюстами тысячами беженцев.

По поводу выплаты зарплаты он причитал: «Решение о продолжении выплаты зарплаты до конца марта не учитывает связанных с этим экономических факторов… во-вторых не имеет смысла включать поденных рабочих в разряд тех, чью зарплату надо продолжать выплачивать. Поэтому решение должно быть пересмотрено».   Для ровного счета он предупредил, что Федеральным Корпорациям будет «крайне сложно»    продолжать оплачивать своих бежавших служащих.