История Англии и шекспировские короли - [55]

во время последнего мятежа сына: будто бы он прикинулся больным, чтобы увильнуть от сражения при Шрусбери. Не имеется свидетельств и того, что граф якобы бросил архиепископа Скрупа в 1405 году ради своих выгод в Шотландии. Согласно Холиншеду, он бежал только после того, как восстание потерпело крах и рухнули все надежды на успех. Хроники подтверждают, что Нортумберленд проявил исключительное мужество при Брамем-Муре, где, по свидетельству Холиншеда, граф «отважно встретил врагов… к которым народ не испытывал ни малейшей жалости, восхваляя его храбрость, геройство (sic) и доблесть». В пьесе об этом, естественно, ничего не говорится, а лишь сообщается о победе:

…Разгромил шериф Йоркширский

Объединенные войска шотландцев

И англичан, которых в бой вели

Нортумберленд могучий[128] и лорд Бардольф.

Джон Ланкастерский, с ним мы познакомились в первой части, отличился в битве при Шрусбери, но в лесу Голтри предстает явно в неприглядном свете: бессовестно обманывает архиепископа и его соратников, обещая выполнить их требования и беря затем под стражу. Это не может не удивлять, поскольку, как свидетельствует Холиншед, переговоры вел Уэстморленд, хотя, конечно, Джон формально должен был принимать капитуляцию повстанцев, являясь представителем отца. Трудно понять, почему он добровольно взял на себя эту неблаговидную роль. Иногда высказывается предположение, будто бы Шекспир хотел подчеркнуть жестокосердие рода Болингброков, но эта догадка представляется совершенно несостоятельной. Джон все-таки приходился братом принцу Уэльскому, самому блистательному представителю этого семейства. Не выдерживает критики и другая теория: будто бы уловка Джона вполне соответствовала вкусам аудитории Елизаветинской эпохи, считавшей, что для достижения своей цели все средства хороши[129]. Концепция сомнительная.

Далее мы наблюдаем один из самых трогательных эпизодов всей пьесы (IV. 5): принц сидит у постели умирающего отца, берет с подушки корону, надевает на свою голову и уходит из палаты. Король пробуждается, обнаруживает, что корона исчезла, и зовет лордов. Они находят Хэла в соседней комнате, приводят обратно, и Шекспир устраивает для нас вторую волнующую сцену примирения отца и сына; первую мы видели в части I (III. 2). Король упрекает принца:

Ужель так жаждешь ты занять мой трон,

Что мой венец спешишь надеть до срока?

У младшего Генриха уже есть готовый ответ, и Шекспир дает нам понять, что принц говорит искренне:

С укором обратился я к короне,

Как если бы сознанье было в ней:

«Заботы, сопряженные с тобою,

Все соки вытянули из отца.

Хоть высшей пробы золото твое,

Но для меня нет худшего на свете…»

С таким укором

Надел корону я, отец державный,

Чтоб с нею, как с врагом, что предо мной

Родителя убил, вступить в борьбу,

Как долг велит наследнику престола.

Король доволен ответом сына и дает ему, как он уже понимает, последний совет.

Корона по-прежнему пробуждает в нем чувство вины, которое умрет лишь вместе с ним:

К тебе она спокойней перейдет,

При лучших обстоятельствах, законней:

Все, чем запятнан я в борьбе за власть,

Сойдет со мною в гроб.

У этого сюжета своя родословная: воспоминания 4-го графа Ормонда, которого Генрих V при Азенкуре посвятил в рыцари, и «Хроники» почти что их современника бургундского прозаика Ангеррана Монстреле. От них история перешла к переводчику Тита Ливия, а дальше попала к Холлу, Холиншеду, в «Славные победы» и к Сэмюелу Даниэлю. Свидетельства Ормонда и Монстреле, насколько нам известно, друг с другом не связанные, придают сюжету, очень похожему на легенду, некоторую правдоподобность. Ормонду историю с короной вполне мог рассказать сам Генрих. Но если даже посчитать ее, как это сделал биограф короля, уже наш современник[130], «занимательным вымыслом», то все равно нам придется согласиться с тем, что «в последние годы правления Генриха IV его старший сын частенько поглядывал на корону Англии».

В начале пятого акта Генрих V уже выступает в роли короля. Первая и третья сцены разыгрываются в доме и в саду судьи Шеллоу в Глостершире с участием Фальстафа и Бардольфа. Во второй сцене происходит разговор между королем и верховным судьей, о чем мы уже упоминали, в четвертой — полицейские арестовывают хозяйку трактира Куикли и Долл Тиршит, в пятой — Генрих делает вид, что не узнает и не знает Фальстафа. Из всех эпизодов эта последняя сцена служит кульминацией пьесы, и то, как король отвергает своего прежнего приятеля и собутыльника, вызывает горячие споры, наверное, со времен ее первого представления. Мы не будем касаться этой дискуссии, а только лишь заметим: с исторической точки зрения последний акт драмы убеждает нас в главном — молодой король решил покончить со своим буйным прошлым раз и навсегда:

…В гроб с отцом сошло мое беспутство,

С ним страсти все мои погребены,

И строгий дух отца воскрес во мне,

Чтоб ожиданья обмануть людские,

Всех посрамить пророков, истребить

Дурное мненье, что меня клеймит

За внешние былые проявленья.

Кровь гордая, что до сих пор во мне

Текла разгульно, свой изменит ход

И устремится в океан, где, слившись

С волнами царственными, заструится