История альбигойцев и их времени (часть вторая) - [150]

В развращенном сословии чувствовалась потребность нравственного обновления, но не многие имели дар точно определить ее, ясно осознать свое стремление, не многие могли примирить католическую обстановку с зарождавшимися в них идеями. В них это явилось только впоследствии, а вначале всякий недовольный обращал взоры на готовую и оформленную оппозицию и, не затрудняясь искать новых форм, ни догматических, ни нравственных, удовлетворял своему чувству ненависти к Риму союзом с альбигойцами.

«Лжеапостольство», носившее в себе живительные начала обновления, заклеймило себя союзом с ересью; оттого-то началось впоследствии такое суровое преследование бегинов, как можно называть всех протестовавших францисканцев[63]^.

Из протоколов инквизиции в Фуа видно, как на скамье подсудимых начинают появляться новые лица: монахи в коричневых сутанах и священники.

Приходский священник присутствует на сборищах и принимает посвящение63. Очевидно, он нашел не то, чего искал, но он не был способен высказать нечто новое, хотя его томило чувство ненависти к своим властителям, — и он поэтому присоединился к готовым и многочисленным врагам Римской Церкви другого лагеря, один он не может растворить эту все еще плотную массу и становится таким же альбигойцем, как и другие.

Ровно через год после этого факта явился донос на Жеро, престарелого аббата Монтолье, который пред смертью принял посвящение в альбигойство из рук «совершенного» Пагесия в самом аббатстве, чему свидетелями было четверо монахов, которые равным образом преклонялись пред еретиком и лобызали его64. Только в минуту смерти осознал старый аббат свое преступление и, не видя вокруг себя достойных пастырей, которые были грешны гораздо более его, ищет утешения у гонимых.

Осенью 1284 года раскаивается один нотариус и доносит, что вместе с ним на беседах у Пагесия были многие бароны, как, например, Аллемани, Мирепуа и также католические священники, которые, подобно им всем, благословлялись у альбигойского учителя. Еще через год подобный же факт имел место в Каркассоне.

Вообще «лжеапостольство», являясь реакцией на гонения, было следствием альбигойства. Более того, гонения возбуждают протест в среде самих гонителей. Мы имеем в виду движение так называемых «духовных францисканцев», о котором вкратце поговорим.

В конце XIII столетия одним из наиболее красноречивых францисканских учителей был Петр Иоанн Олива. Родом из Прованса, он в 1259 году вступил в монастырь Бе-зьера. Он напоминал собой основателя ордена, с той лишь разницей, что в его характере было больше мягкости и глубины. Народ почитал его за святого.

Олива стремился восстановить христианство апостольских времен, образец чего видел в уставе обожаемого им Франциска. Между тем эти правила перетолковывались различными иерархами, некоторые даже отвергались.

Так, Николай III разъяснял их особой буллой. По его толкованию получалось, что «минориты, соблюдая Евангелие, должны жить в послушании, целомудрии и всегда отказываясь от собственности — не владеть ни домом, ни доменом, ни чем бы то ни было... Добровольное отречение от всякой собственности вообще и в частности в глазах Господа, было заслугой и делало святым. Так учил Иисус Христос и словом и примером, а апостолы, идя по следам учителя, старались об осуществлении этого на деле» (65).

Это постановление было объявлено каноническим, внесено в дектреталии, и потому неудивительно, что из него Олива вывел мысль о том, что устав Святого Франциска носит евангельский характер и что братья-францисканцы не должны иметь собственности, призваны жить подаянием для удовлетворения необходимых потребностей. Оскорбительного в этом для католицизма не было пока ничего, но, сравнивая жизнь современного ему духовенства с таким евангельским идеалом, Олива в комментарии на Апокалипсис не мог не назвать Римскую Церковь вавилонской блудницей, а Святого Франциска — ангелом обновления духовной чистоты христианства. Он предсказывал также скорое пришествие Святого Духа для восстановления на земле царства божественной любви (в то самое время, когда в Италии о том же учил Сегарелли, прямо назвавший папскую Церковь вавилонской блудницей).

Для исследования сочинения Оливы была назначена комиссия из семи богословов. Она нашла в нем шестьдесят еретических положений. Олива вступил в полемику и защищал свое правоверие, но перед смертью сам усомнился в себе и отрекся от большей части своих идей. Он скончался в 1297 году; народ считал его святым и верил в чудеса над его могилой; Церковь не препятствовала этому, а между тем через три года жгла на костре Сегарелли, который не многим отличался в своей деятельности от Оливы.

Но идеи того и другого крепко привились ко многим безьерским монахам, а от них стали расходиться по другим францисканским обителям. С именем Оливы связывалось понятие о духовном совершенстве и о стремлении к евангельскому идеалу. Многие францисканцы отделились и составили особое братство, которое хотело жить в мире со всеми, даже с еретиками, посвятить себя молитве и мечтаниям о небе, а для поддержания тела довольствоваться самым необходимым подаянием.