Истории от первого лица - [7]

Стоило мне прийти к ним, как Дмитрий Петрович тут же начинал:

— Катюша пришла! Гость в дом — радость в дом!

И улыбался, а мне не хотелось отвечать на его улыбку.

В последнее время его стали иногда встречать с кассиршей из кино «Великан», что на Серпуховской площади.

Кассирша была тощая блондинка с тяжелой челюстью, брови ее были выщипаны по тогдашней моде, а яркий рот обрисован темно-красной помадой в виде сердечка.

Она носила очень короткие платья и граненые, кораллового цвета бусы. Летом она прикрывала лицо газовой косынкой, чтобы не загорать; когда она выдавала билеты, ногти на ее руках так и бросались в глаза — длинные, ярко-розовые и такие блестящие, что тоже казались гранеными, как бусы.

Однажды мы с Семеном и Витькой сговорились поехать кататься на речном трамвае.

Мы зашли за Семеном, но он отказался:

— Не могу, ребята, тут мне книгу очень интересную дали на два дня, а я еще и половины не прочитал!

— Что за книга? — спросил Витька.

— «Королева Марго».

— А может, все-таки пойдем? — спросил Витька.

Семен отрицательно покачал головой.

— Он человек каменный, — сказал Витька. — А у каменного человека слово каменное. Раз сказал — нет, значит, нет!

Елена Прокофьевна поглядела на сына:

— Да ну его, это он меня не хочет оставлять, думает, не понимаю?

— Я? — удивился Семен. — Почему это не хочу?

— Отца дома нет, он на собрании, совсем замучили человека: что ни день — собрание или совещание, дома побыть не дадут.

Она вздохнула.

— Жалко его, люди завидуют, сладкая, дескать, работа, захочешь — ешь шоколад или конфеты сколько угодно, а он устает до того, что и представить себе трудно…

Она взглянула на часы.

— Вот глядите, уже половина шестого, а у них, должно быть, собрание часов до десяти затянется, и сиди там не евши…

Семен широко распахнул перед нами дверь.

— Прошу, — сказал он вежливо.

Мы вышли.

— Странное дело, — сказал Витька задумчиво, — по-моему, мы с ним вместе эту самую «Королеву Марго» читали года два назад…

Мы сели в трамвай возле Чугунного моста. Неяркий закат отражался в розовой воде Москвы-реки. Ветер бил в лицо.

— Вот так бы ехать и ехать, — сказала я Витьке, — и чтобы кругом вода и ветер. Хорошо, правда?

— Правда, — ответил Витька, подставляя лицо ветру.

Внезапно я почувствовала на себе чей-то взгляд. Казалось, меня толкнули и приказали: «Оглянись!»

Я обернулась. На самой задней скамейке, тесно прижавшись друг к другу, сидели Дмитрий Петрович и кассирша из кино «Великан».

Она улыбалась, что-то шептала ему на ухо, а он рассеянно слушал, не сводя с меня глаз. Я посмотрела на Витьку и сразу поняла: он тоже видел их…

Все было так, как раньше, как минуту назад: и ветер, бивший в лицо, и розовая гладь реки, от которой несло прохладой, и закат, догоравший где-то за Воробьевыми горами, и все было совсем по-другому…

— Давай вылезем и пересядем на другой трамвай,--сказал Витька.

— Хочу домой, — сказала я.

Мы вылезли на пристани «Парк культуры», остались ждать встречного трамвая.

Кто-то подошел к нам, стал рядом. Дмитрий Петрович.

— В парк гулять? — спросил он, улыбаясь.

— Нет, мы хотим домой поехать, — сдержанно ответил Витька.

Узкие, шоколадного цвета глаза Дмитрия Петровича ласково оглядели меня.

— Как ты вытянулась, Катюша! Я ведь тебя эконькой помню, — он показал рукой, — и каждый день вижу, не замечаю, а тут глянул — смотрю: выросла, похорошела, совсем другая стала. Молодое растет, старое старится, не так ли, ребятки?

Он выжидательно обвел взглядом меня и Витьку. Губы его напряженно улыбались. Каждое слово его, казалось, источало назойливый запах ванили.

Он подошел совсем близко.

— У меня к вам просьба, — сказал тихо, — вы знаете что? Вы не говорите ничего там, дома…

— Мы не из болтливых, — оборвал его Витька.

Он засмеялся, словно Витька сказал что-то смешное.

— Я знаю, дружок. Я совершенно уверен…

Подошел встречный трамвай. Я дернула Витьку за руку:

— Пошли садиться…

Мы побежали по дощатым мосткам к трамваю.

Мы сели на скамейку возле окна, трамвай заскользил по воде. Я посмотрела на пристань. Дмитрий Петрович стоял все там же, где мы оставили его, на губах застыла все та же искательная улыбка.

Я не выдержала, показала ему язык. Все равно издали ему не разглядеть, а мне на минутку стало легче. Он и в самом деле ничего не увидел. Он даже руку поднял, посылая нам привет.

— Никому ни слова, — сказал Витька, — и у себя дома тоже никому, поняла?

Я кивнула.

— Какой он липучий, настоящая помадка с цукатом…

— Тянучка, — сказал Витька. — Но все равно, ты понимаешь…

Я смотрела на воду, но уже не видела ничего: ни лодок, сновавших по реке, ни теплого, постепенно темневшего неба, ни Воробьевых гор, которые медленно уплывали назад…

Это была моя первая встреча с ложью. С настоящей, взрослой ложью, облеченной, как оно ей и полагается, в будто бы пристойную форму.

Я пыталась уговорить себя. Ведь многие люди лгут, мне и самой приходилось иной раз соврать в школе: не сделаешь урок, а потом бормочешь учителю, стараясь не смотреть в глаза, что, дескать, плохо себя чувствовала, или мама была больна, или еще что-то говоришь, понимаешь — никто тебе не верит, и совестно, и противно, и готова хоть сейчас провалиться сквозь землю…