Истории из века джаза - [296]

— Привет, орангутанг… Боже, подумать только… Как твое имя?.. Нет, видимо, не знает… Послушай, Лью, мы не снимаем ничего в духе «Кинг-Конга», а в «Косматой обезьяне» нет обезьян… Уверен, конечно. Извини, Лью. До свиданья.

Он злился на Лью: поверив, что звонит президент, Стар переменил манеру, будто и впрямь настроился говорить с президентом. Теперь он чувствовал себя неловко, однако Кэтлин поняла и прониклась к нему даже большей симпатией из-за того, что в трубку говорил всего лишь орангутанг.

Они ехали обратно вдоль берега, солнце светило в спину. Оставленный дом казался радушнее, будто согретый их приездом: они уже не были пленниками этого сияющего лунного ландшафта, блеск воспринимался теперь легче. С изогнутой кромки берега открылось розовеющее небо над замершими в нерешительности стенами, и мыс выглядел отсюда приветливым островом, который не прочь когда-нибудь вновь приютить их на время.

После пестрых хижин и рыбацких баркасов Малибу они вновь угодили в людскую гущу: дорога была забита машинами, а пляжи напоминали бесформенные муравейники, рядом с которыми густо роились в море темные мокрые головы.

Теперь на глаза попадался городской реквизит: покрывала, циновки, зонтики, примусы, сумки с одеждой — оковы, сложенные на песок пленниками. Море принадлежало Стару — оставалось лишь вступить во владение или определить, что с ним делать, — остальным лишь из милости дозволялось омочить ладони и ступни в прохладе природного резервуара, расположенного в мире людей.

Свернув с прибрежной дороги и поднявшись по склону каньона, Стар выехал на верх холма, уже слившегося с городом. Людская толпа теперь копошилась позади. У бензоколонки он притормозил заправиться.

— Поужинаем вместе? — чуть ли не с волнением проговорил он, стоя рядом с машиной.

— У вас есть работа на сегодня.

— Нет, я ничего не планировал. Поужинаем?

Он знал, что вечер у нее тоже свободен — ни встреч, ни назначенных дел.

— Может, поесть в закусочной напротив? — нашла она компромисс.

Стар оценивающе поглядел через дорогу.

— Вы и вправду туда хотите?

— Я люблю американские закусочные — в них так непривычно и забавно.

Сидя на высоких табуретах, они ели суп из помидоров и горячие бутерброды. Почему-то их это сблизило больше, чем все предыдущее; оба чувствовали опасное одиночество и угадывали его друг в друге, странно объединенные и запахами кухни — горькими, кисловатыми, сладкими, — и зрелищем загадочной официантки — брюнетки с высветленными лишь частично прядями, — и финальным натюрмортом на опустевших тарелках: картофельный ломтик, кружок маринованного огурца, косточка оливки.

Сгущались сумерки, теперь ничего не стоило улыбнуться ему в машине.

— Я вам очень благодарна, хороший получился день.

Они приближались к дому Кэтлин: дорога пошла от подножия холма вверх, и усилившийся гул двигателя на второй передаче звучал предвестием конца. Бунгало вдоль склона оделись огнями, Стар включил фары. Тоскливо сосало под ложечкой.

— Мы еще увидимся…

— Нет, — мгновенно откликнулась она, будто ожидала. — Я вам напишу. Извините, что напустила таинственности: это только к лучшему, вы мне слишком нравитесь. Постарайтесь работать поменьше. И обязательно женитесь.

— Ну зачем же так, — запротестовал Стар. — Целый день мы были вдвоем — лишь вы и я. Может, для вас это ничто, а для меня очень важно. И я еще не успел вам об этом сказать.

Однако продолжать беседу — значило войти в дом: они уже подъехали к крыльцу.

— Мне пора, — покачала головой Кэтлин. — У меня назначена встреча, я просто не говорила.

— Неправда. Но ничего не поделаешь.

Он дошел с ней до двери и остановился на крыльце, еще помнящем отпечатки его вчерашних следов. Кэтлин рылась в сумочке, ища ключ.

— Нашли?

— Нашла.

Оставалось лишь войти — но она, желая взглянуть на Стара еще раз, склонила голову влево, потом вправо, пытаясь рассмотреть его лицо в последних отсветах сумерек. Она медлила слишком долго, и его ладонь сама собой скользнула к ее плечу — он обнял Кэтлин, прижал лицом к своей шее, отгородив от света. Стиснув ключ в руке, она закрыла глаза; до него донеслось то ли восклицание, то ли вздох — и еще вздох, когда он притянул ее ближе и коснулся подбородком щеки, мягко разворачивая лицо к себе. Оба чуть улыбнулись, она слегка нахмурилась — и последний дюйм между ними растаял в темноте.

Когда они оторвались друг от друга, Кэтлин покачала головой — скорее в знак удивления, чем отрицания. В ее голове пронеслось: лишь себя и винить, все сложилось давно, только когда? Мысль о том, что нужно разорвать объятие, с каждым мигом становилась ей все тягостнее и невыносимее. Стар торжествовал — это добавляло ей мук, но она не могла ни осуждать его, ни участвовать в торжестве, которое ощущала как поражение. Однако ей пришло в голову, что если не признать поражения, разорвать объятие и уйти в дом — поражение не обернется победой. Значит, разницы нет.

— Я не хотела, — проговорила Кэтлин. — Вовсе не хотела.

— Можно мне войти?

— Нет! Нет…

— Тогда скорее в машину, бежим отсюда.

Она с облегчением зацепилась за нужное слово: бегство воспринималось спасительным выходом, словно ей надо скрыться с места преступления. Они очутились в машине; дорога шла вниз по склону холма, встречный ветер обдавал прохладой, и Кэтлин постепенно пришла в себя. Теперь все виделось ясно, как в черно-белом кино.