Истории Бедлама - [42]

Внезапно, в зеркале, маленький мальчик увидел свою маму на грунтовой дороге посреди великолепного зеленого леса, заполненного высокими деревьями. Его глаза расширились от удивления. Между верхушками деревьев мелькали голубые птицы. Листья трепетали и сплетались в лучах солнца, которые проходили сквозь тень, чтобы осветить лесистую тропу.

— Пойдем, Генри, — усмехнулась она и поманила его кончиками пальцев. — пойдем, посмотрим на их кровати!

Он взвизгнул от восторга, зажимая руками рот, готовый взорваться от радости. Генри бросился вперед, чтобы схватить руку матери, и вместе они побежали к маленькому соломенному домику в конце тропинки.

И тропинка, и стены домика были украшены яркими цветами, у входа стояли маленькие скамейки, вырезанные вручную из бревен. Низкая белая дверь в домик была немного больше, чем сам Генри. Он затаил дыхание и потянулся к дверной ручке.

— Нет, Генри. Всегда сперва стучись.

Его мать сжала крошечный дверной молоток между большим и указательным пальцами и мягко простучала тук-тук-тук по двери.

Они прислушались, ожидая ответа, но никто не вышел. Он вопросительно посмотрел на нее.

— Хорошо, — кивнула она.

Он осторожно повернул ручку и маленькая дверь распахнулась. Домик был всем, о чем Генри мечтал. На кухне в углу была деревянная раковина, рядом стояли сложенные чистые сухие тарелки и кружки, как раз размером для Генри. Перед раковиной стоял длинный деревянный стол со скамейками и, как ни странно, накрытый на восемь персон. Генри вопросительно посмотрел на мать, и заметил, что ее глаза потеплели, а губы дрогнули, оттого, что восьмое место всегда было готово к ее нечастым визитам.

Генри потянул ее за руку, в гостиную к камину. Набор различных трубок рядком лежал на каминной полке, они были начищены, а рядом с ними висел кожаный мешочек. Табуреты и мягкие подушки окружали камин — это должно быть было место, где жители домика собирались после обеда, чтобы погреться у огня. Генри плюхнулся на одну из больших подушек и упал назад, с улыбкой глядя на канделябры со свечами, подвешенные над ними. Мать села рядом с ним и взяла маленькую корзинку. В ней лежали блестящие красные яблоки.

— Что это, мама?

— Тут записка. Возможно, они оставили ее для нас? — она взяла из корзины листок бумаги и вслух прочитала — Подарок для самой прекрасной.

Она взяла яблоко сверху и отполировала его об юбку.

— От кого это, мама? — Генри поднял лист бумаги и озадаченно посмотрел на размашистую черную каллиграфическую надпись.

— Я думаю, что это для тебя и меня! — она улыбнулась и коснулась кончиком пальца его носа и укусила яблоко.

— Но мама, что, если это… — начал мальчик.

С лица матери внезапно сошла краска, ее глаза распахнулись. Яблоко выпало из ее руки, и Генри увидел что, там, где внутренность яблока должна быть кремово-белой, она была черной. Когда он потянулся, чтобы прикоснуться к нему, яблоко запузырилось, зашипело и растаяло на его глазах.

— Мама! — закричал он, бросаясь к матери.

Она уставилась на него, покачала головой и схватилась за горло, не в силах вдохнуть. Он сунул пальцы ей в рот, пытаясь достать кусок яблока.

Она притянула его к себе, обняла его и закрыла глаза.

— МАМА! МАМА! — закричал он, плача и пытаясь высвободиться, чтобы попытаться как-то ей помочь. Ее тело обмякло, и она упала на подушки. Он положил свои маленькие руки ей на плечи и встряхнул ее, пытаясь снова посадить ее. Ее лицо выглядело странно умиротворенным сквозь его слезы. Он опустился на колени рядом с ней и вытер глаза рукавом.

Она была еще жива. Генри открыл рот и протянул руку, касаясь ее лица. Оно было теплым. Ее щеки и губы были все еще красными.

Яркая белая вспышка и Генри снова был дома в объятиях матери в кресло- качалке.

— Мама! — он сел и схватил ее за плечи. Маленькое золотое зеркальце упало на ковер.

Ее голова откинулась на кресло-качалку, она дремала, ее грудь поднималась и опадала, так дышат во время глубокого сна.

Несмотря на то, как сильно он тряс ее, звал ее или касался ее лица, она не открыла глаза.

* * *

— Мама… — пробормотал доктор Браун в руку на белом одеяле. Звук собственного голоса испугал его. Он поднял голову и потер глаза. Сфокусировал зрение. Темнота в белой комнате означала, что все еще ночь. Он открыл ящик тумбочки и вытащил небольшое золотое ручное зеркало. Взяв руку матери, он посмотрел в зеркало.

На помосте посреди леса висел стеклянный гроб, как и на протяжении десятилетий. Внутри лежала его мать — ее вороньи волосы, ее розовые щеки — спящую целую вечность. Рядом со стеклянным гробом стоял торжественный маленький седой человек, который его построил. Его маленькая шляпа свисала с его рук, когда он стоял у изголовья гроба, почтительно опустив голову.

Доктор Браун пробормотал те же самые слова разочарования, которые он снова и снова повторял в зеркало, много лет подряд.

— Если бы я мог просто поговорить с вами, я знаю, что вы смогли бы ей помочь…

Он отпустил руку матери, и изображение в зеркале исчезло. Он положил зеркало в ящик.

— Есть надежда, мама, — прошептал он. — я попробую снова.

Прежде чем он вышел на улицу, он запер дверь, от которой только он и медсестра Болл имели ключи, поцеловал лоб спящей женщины, его губы коснулись шрама на лбу, размером с монетку.