Историческое образование, наука и историки сибирской периферии в годы сталинизма - [15]

В 1920-е гг. шел процесс перевоспитания на новых социально-политических принципах университетских профессоров, преподавателей и студентов. Перевоспитание шло со стороны партийных, комсомольских, профсоюзных и иных общественных организаций и структур. Создавались политико-идеологические кружки и организации, издавалась специальная литература, газеты, иная периодика. Однако периферийные (в т. ч. и сибирские) историки оказались организационно разобщены. Это приводило к потерям потенциальных возможностей провинциальных ученых в проведении научных исследований.

Идейное противостояние открыто стало проявляться в связи с необходимостью изучения общественных наук, в частности марксизма-ленинизма, осуществлением преимущественного приема в университет детей рабочих и крестьян, что строго регламентировалось разверсткой о приеме в вуз, появлением общественно-политических организаций, развернувших борьбу за утверждение марксистской идеологии во всех сферах жизни коллектива и выступавших против проявлений буржуазной идеологии.

В итоге к концу 1920-х гг. единственным результатом большевистской реформы гуманитарного сегмента высшей школы явилась разрушенная система классического исторического (равно как юридического и филологического) образования. В то же время эта чисто вузовская реформа оказала негативное влияние на всю систему не только высшего, но и среднего специального и школьного образования в стране. Конкретные гуманитарные знания в области юриспруденции, экономики, истории, филологии, философии и других наук были подменены преподаванием общих конструкций и закономерностей развития общества и государства, что не могло дать положительного результата в деле гуманитарного образования, прежде всего в средних школах.

Рассмотрев в ретроспективе опыт реформирования классического гуманитарного образования в 1920-е гг., можно увидеть, что при наличии некоторых изначально рациональных мотивов (практико-ориентированный и прикладной характер образования, приближение выпускаемых специалистов к реальным потребностям народного хозяйства и т. п.), в этой реформе был заложен ряд системных ошибок. Важнейшей из них была подмена классического гуманитарного образования, имеющего стратегическую для государства функцию, идеологически обусловленным обществоведческим знанием. Это предопределило в дальнейшем проблему нехватки квалифицированных гуманитарных кадров в стране (юристов, экономистов, историков и др.).

Лишь позже, к началу 1930-х гг., советское руководство осознает всю пагубность данной реформы, как для средней, так и для высшей школы СССР. Партийное руководство и, в первую очередь, сам И. В. Сталин, стали уделять намного больше внимания историческому образованию в средних учебных заведениях СССР и подготовке для школ специалистов-историков в вузах страны. В известном Постановлении СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 15 мая 1934 г. «О преподавании гражданской истории в школах СССР» было сказано: «…преподавание истории в школах СССР поставлено неудовлетворительно. Учебники и само преподавание носят отвлеченный, схематический характер. Вместо преподавания гражданской истории в живой занимательной форме – с изложением важнейших событий и фактов в их хронологической последовательности, с характеристикой исторических деятелей – учащимся преподносят абстрактное определение общественно-экономических формаций, подменяя, таким образом, связное изложение гражданской истории отвлеченными социологическими схемами»[55].

Таким образом, с начала 1930-х до начала 1940-х гг. можно выделить второй период существования советской исторической науки и высшего исторического образования, характеризовавшийся практически полным подчинением науки требованиям партийно-идеологической системы и перманентной ликвидацией любой научной альтернативности марксизму, увязываемой с политической оппозиционностью существующему режиму. Разгром школы академика М. Н. Покровского символизировал только определенную корректировку указанной тенденции, связанную с приведением историко-научных исследований в «истинно марксистское», догматическое русло. Произошло административное пресечение научных поисков и в самом марксизме. Однако удалось преодолеть преобладание над конкретно-историческим материалом социологических схем, закладывавшихся самой же школой Покровского.

Такие изменения были вызваны тем, что история в ее традиционных, «гражданских» рамках теперь как нельзя лучше позволяла внедрить установку на восстановление государственной преемственности (между старой, Российской империей, и новой империей – СССР), все более утверждавшуюся в мировоззрении руководства и в идеологии правящей партии в конце 1920-х – первой половине 1930-х гг. Не отменяя официального культа Великой Октябрьской социалистической революции, требовалось только укрепить легитимность установленного режима всей глубиной национального прошлого (того национального прошлого, от которого так активно и бесповоротно стремились отойти историки-марксисты 1920-х гг.). Историческая наука была призвана обосновать безальтернативность принятого партийным руководством страны курса на «построение социализма в отдельно взятой стране», создав в сознании советских людей картину прошлого в виде соответствующей магистрали отечественной истории и в связи со всеобщей историей. Преподавание истории оказалось подчинено тем же целям, что и стандартизация системы политического просвещения, – обоснованию и популяризации партийной доктрины в образе разработанной руководством «генеральной линии». Преподавателей истории провозглашали теперь «бойцами идеологического фронта»