Исторический роман - [23]

Гете и Гегель, великие представители литературного и культурного прогресса в Германии, решительно отвергали эту демокративную карикатуру на историческую правду; исторический роман Вальтер Скотта был живой противоположностью этой новой псевдоисторической тенденции, влекущей за собой антихудожественную модернизацию прошлого. Но требует ли верная передача истории хроникального, натуралистического воспроизведения старинного языка, мышления и чувствования? Конечно же нет, и великие немецкие современники Скотта — Гегель и Гете — судили об этой проблеме с большой теоретической глубиной.

Гете подходит к этому вопросу в своем суждении об "Adelchi", трагедии Манцони. Он пишет:

"В его оправдание мы скажем слово, которое может показаться парадоксом: вся поэзия полна анахронизмов. Все прошлое, которое мы вызываем, чтобы представить его по-своему нашим современникам, должно допускать большее совершенство, чем оно имело в древности… "Илиада" и "Одиссея", все трагедии и все, что нам осталось от истинной поэзии, живет и дышит только в анахронизмах. Всему ссужается новизна, чтобы сделать его наглядным или хотя бы приемлемым"[16].

Мы не знаем, в какой мере эти высказывания Гете повлияли на эстетику Гегеля. Во всяком случае, эстетически обобщая эту проблему, Гегель говорит о необходимом анахронизме в искусстве. Но Гегель идет гораздо дальше, чем Гете, в конкретизации проблемы, и понимании ее исторической диалектики и- формулирует те принципы, которыми определялась и литературная практика Вальтер Скотта: "Внутренняя субстанция изображаемого остается прежней, но развитое изображение и раскрытие этой субстанциональности делает необходимым для ее выражения и образа ("Ausdruck und Gestalt") известное преобразование"[17].

Эта формулировка довольно близка к гетевской, но весьма существенно развивает ее мысль. Гегель рассматривает соотношение настоящего с прошлым гораздо историчней, чем Гете.

У Гете речь идет прежде всего об извлечении общечеловеческих, гуманистических принципов, выросших на конкретной исторической почве; при этом самая историческая почва должна быть преобразована так, чтобы извлечение принципов было возможно без уничтожения исторической правды в ее общих чертах (напоминаем о нашем анализе образов Доротей и Клерхен).

Гегель же рассматривает отношение прошлого к настоящему исторически. Он считает, что "необходимый анахронизм" может органически вырасти из исторического материала, если современный художник узнает и чувствует в прошлой действительности необходимую предисторию своего времени. В этом случае усиление выразительности, преувеличена сознательности и т. д. только яснее покажет это реальное соотношение эпох. А обработка исторических событий, нравов и т. д. состоит в этом случае лишь в том, что художник выдвигает те тенденции, которые существовали в прошлом, реально-исторически вели общество к его современному состоянию; современники не могли еще увидеть всего значения этих тенденций и оно раскрылось много позднее. При этом на первый план выступает то объективное содержание прошлых времен, которое имеет наибольшее значение в современности, являющейся их продуктом.

Эти мысли Гегеля содержат эстетическое ограничение исторической тематики. В дальнейшем их развитии Гегель сопоставляет необходимый анахронизм в песнях Гомера и трагедиях греческих драматургов со средневековыми, рыцарски-феодальными обработками "Песни о Нибелунгах":

"Совсем иной характер имеет такая обработка, когда взгляды и. представления позднейшей ступени в развитии религиозного и нравственного самосознания переносятся в те времена и на ту нацию мировоззрение которых полностью противоречит таким новейшим представлениям"[18].

Именно там, где нет живой связи настоящего с прошлым, где представление о ней навязывается искусственно, неизбежно возникает и модернизация[19].

Разумеется, нельзя упускать из виду и то, что есть колоссальное историческое различие между наивной непосредственностью, с какой в "Песни о Нибелунгах" древние родовые саги излагаются в феодально-христианском духе, и осознанными принципами реакционных романтиков, которые переносят в средние века современный легитимизм, изображают эту псевдоисторическую смесь социальной идиллии и фабрикуют псевдоисторических героев из деклассированных декадентов.

Скотт практически воплотил "необходимый анахронизм" Гете и Гегеля, не зная теоретических взглядов этих мыслителей; но тем значительнее согласие между величайшими прогрессивными писателями и мыслителями одного и того же времени.

Путь Вальтер Скотта к действительной художественно-исторической правде начинается с того пункта, который был достигнут английским реалистическим романом XVIII века; Скотт развил его художественные принципы и применил их к истории. При этом Скотт не только углубил подход к теме, завоевав для большого реализма историческую тематику, но и внес историчность в способ изображения людей и событий. То, что было лишь в зачатке у Фильдинга, становится у Скотта душой всего искусства.

"Необходимый анахронизм" состоит у Скотта только в том, что писатель наделяет людей более ясным выражением чувств и мыслей по поводу определенных исторических явлений, чем это могло быть, в действительности. Но содержание этих мыслей и чувств, отношение этих мыслей и чувств к Их реальному объекту у Вальтер. Скотта всегда верны с общественной и исторической точки зрения. Его художественный такт проявляется в том, что, с одной стороны, он лишь настолько усиливает рельефность выражения, насколько это необходимо, чтобы понятна была сущность человеческих характеров, а, с другой стороны, дает всякому выражению мысли или чувства тембр, колорит, оттенок времени и класса.