Исторический калейдоскоп - [89]

Отечества и дым нам сладок и приятен.

Последняя строка — это буквальный перевод известной римской пословицы: Dulcis fumus patriae (Сладок дым отечества). В державинское время она (в виде латинского эпиграфа) украшала заглавный лист журнала «Российский музеум» (1792–1794).

Считается, что латинская пословица, в свою очередь, имеет литературную основу. Первым сладость дыма отчизны различил римский поэт Овидий (43 до н. э. — 18 н. э.) Сосланный на северное побережье Черного моря (по-гречески — Понт Эвксинский), он в своих «Понтийских посланиях» мечтал увидеть «дым отечественного очага», ибо «родная земля влечёт к себе человека, пленив его какою-то невыразимой сладостью и не допускает его забыть о себе».

Однако и он не был здесь первопроходцем, а лишь отсылал читателя к образу Одиссея-Улисса, который в тоске по родной Итаке желал:

Видеть хоть дым, от родных берегов вдалеке восходящий…

(перевод В. А. Жуковского)

Таким образом, родословная этого выражения сложна и богата.

С лёгкой руки Державина сладкий дым отечества разлился и по русской поэзии.

Большинство из нас, скорее всего, впервые сталкиваются с ним в комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума», где Чацкий восклицает:

Когда ж постранствуешь, воротишься домой,

И дым отечества нам сладок и приятен!

Почти одновременно с Грибоедовым державинские строки процитировал К. Н. Батюшков («Послание к И. М. Муравьеву-Апостолу»):

Державин Камские воспоминал дубравы;

Отчизны сладкий дым и древний град отцов.

А несколько позже и П. А. Вяземский:

Поэт сказал — и стих его для нас понятен:

«Отечества и дым нам сладок и приятен»!

Не самоваром ли — сомненья в этом нет —

Был вдохновен тогда великий наш поэт?

(«Самовар»)

Ф. И. Тютчев же использовал державинскую строку в эпиграмме:

«И дым отечества нам сладок и приятен!» —

Так поэтически век прошлый говорит.

А в наш — и сам талант всё ищет в солнце пятен,

И смрадным дымом он отечество коптит! —

которой он приложил не кого-нибудь, а И. С. Тургенева (за роман «Дым»).

Носы современных мастеров слова (и кинокамеры) в дыме отечества тоже различают все больше не флюиды сладости, а вонючую копоть и приторный газовый душок. Что, впрочем, не делает из них Тургеневых.

Раб

Может ли раб быть свободным человеком?

Сегодня подобный вопрос звучит как бессмыслица, поскольку содержит в себе взаимоисключающее противоречие понятий. Но в древности дело обстояло иначе, потому что значение слова «раб» было совсем иным.

Рабами на Руси были все те, кто работал, то есть служил. Служить же у богатого и знатного человека было престижно, поэтому «рабства» (то есть работы-службы) домогались всеми силами. Достаточно сказать, что весь смысл первых договоров Руси с греками состоял в том, чтобы византийцы, во-первых, открыли свой рынок для русских товаров и, во-вторых, позволили бы русам беспрепятственно наниматься на службу («в работу») к византийским императорам. Этих русских наёмников, служивших в византийском войске, договор Игоря называет «Русь работающе у Грек». То есть, по древнерусской терминологии, эти наёмники были «рабами» императора.

Кстати, и известное церковное выражение «раб Божий» теперь тоже повсеместно понимается неправильно, с уничижительным оттенком. Тогда как на самом деле означает оно всего лишь человека, работающего у Бога, в Господнем вертограде, то есть выполняющего Заповеди Господни, а вовсе не пресмыкающегося перед всевышними силами.

Работа же в смысле физического труда выражалась в древности термином страда: трудиться значило — страдать. И когда мы читаем в летописи, что тот или иной князь выражал желание «пострадать за землю Русскую», то это значит, что он хотел потрудиться во славу Русской земли, а не приобрести лавры мученика патриотизма.

Ну и, наконец, следует сказать, как же назывались на Руси рабы в собственном смысле слова. Для них существовал специальный термин «челядь». Но даже эти люди не попадали под классическое определение рабов, потому что они считались членами семьи, в которой находились в услужении, и пребывали в личной зависимости не всю жизнь, а только строго определенный срок, после чего получали свободу. В былине о Чуриле Пленковиче князь Владимир Красное Солнышко дарует рабу свободу со следующими словами:

Да больше в дом ты мне не надобно.

Да хоша в Киеве живи, да хоть домой поди.

И вероятно, многие вольноотпущенные челядины добровольно оставались в доме своего бывшего хозяина.

Почему гусь свинье не товарищ?

Понятие «друг» родилось в мужском обществе и поначалу имело смысл только по отношению к мужчине.

Этимология подсказывает, что другом некогда был попутчик — тот, с кем шли вместе одной дорогой, или, по-старославянски, драгой. И шли не просто так, а воевать. Толпу таких «друзей», выступивших в поход, раньше называли «дружиной» (славянское «друг» родственно лит. draugas «спутник», видимо, здесь имеется индоевропейская праоснова). В других языках связь между словами дружина и дорога проступает ещё чётче. Шведы называли «викингом», как воина, так и сам поход — в сагах можно встретить выражение «отправиться в викинг».[39] Французское route означает и дорогу, и дружину.