Исторический калейдоскоп - [37]

Положительные и отрицательные стороны такого массового воздействия и воспитания были налицо: нравы, несомненно, становились мягче, поведение скромнее, но лицемерие и ханжество естественно свивали себе здесь прочное гнездо. В редукциях не было ни бедности, ни богатства, ни нищеты, ни роскоши, ни связанных с ними бедствий и несправедливости. Зато на их место явились однообразие и казарменная монотонность жизни.

Один из мадридских ревизоров, присланных в Парагвай, уверял короля, что «поселения достойных отцов являются христианской республикой, где царствует самая возвышенная невинность и, быть может, за целый год не совершается ни одного смертного греха».

Исторические часы «христианнейшей республики» пробили полночь в 60–70-х годах XVIII века, когда Орден Иисуса подвергся папскому запрещению, а иезуиты были изгнаны из Испании и Португалии. Индейцы подняли мятеж, пытаясь защитить своих отцов, но после его подавления стали разбегаться. К концу века Просвещения редукции опустели.

В 1835 году на землях бывшего государства иезуитов проживало пять тысяч гуарани. Теперь там можно увидеть лишь развалины огромных храмов с великолепно выполненными барельефами.

Парагвайский опыт сыграл крупную роль в истории государственных учреждений Западной Европы, которая в ту эпоху уже тревожно искала новых социально-политических путей.

Так, всегда саркастический Вольтер был на редкость снисходителен к парагвайским иезуитам. В одном из своих сочинений («Essai sur les moeurs») он писал, имея ввиду борьбу патеров против рабства и социальной несправедливости: «Распространение христианства в Парагвае силами одних только иезуитов является в некоторых отношениях триумфом человечности».

Монтескье в «Духе Законов» (книга 4, глава 6) говорит: «На долю общества Иисуса выпала честь впервые провозгласить в этой стране идею религии в соединении с идеей гуманности… оно привлекло рассеянные в лесах племена, дало им обеспеченные средства для существования и облекло их в одежду. Всегда прекрасно будет управлять людьми для того, чтобы сделать их счастливыми».

В том же духе высказывались аббат Рейналь, Бюффон, Лессинг, Виланд и другие писатели-романтики, исходившие из теории естественной добродетели и необходимости приближения к природе. К этому хвалебному хору не присоединился только один Дени Дидро. Знаменитый энциклопедист считал систему иезуитов «ошибочной и деморализующей». Теоретики социализма и коммунизма XIX — ХХ веков, в общем, разделяют его мнение.

Литература:

Сомин Н. В. Государство иезуитов в Парагвае. URL: Сомин Н. В. Государство иезуитов в Парагвае (narod.ru)

Шафаревич И. Р. Социализм как явление мировой истории. Париж: YMCA-Press, 1977.

Святловский В. В. Коммунистическое государство иезуитов в Парагвае в XVII и XVIII ст. — Пг.: Путь к знанию, 1924.

Сцена как эшафот

«Революция — небывалое событие в истории, и при всех усилиях мысли нельзя определить — чем она кончится», — писал английский историк Гиббон.

Зато определить, с чего она начинается, довольно просто — с искусства.

Рассмотрим в качестве примера историю театра и революции во Франции.

Со второй половины XVII века Париж превращается в культурную столицу Европы — и в первую очередь благодаря знаменитому Комеди Франсез, театру Французской Комедии.

Классический французский театр появился в начале XVII столетия. Кардинал Ришелье одарил Францию первой трагедией, а кардинал Мазарини — первой оперой: «каждый согласно своему характеру», по замечанию А. Дюма-отца. Расцвет театра пришёлся на эпоху Людовика XIV. Пьесы Корнеля, Мольера, Расина становились событием в Париже. Король и сам участвовал в балетных постановках в роли Солнца, проливающего благодатные лучи на своих подданных.

Но богов низвергают их дети. Подобно тому, как Кронос был свергнут Зевсом с Олимпа, французская монархия была отправлена на эшафот своим любимым детищем — театром.

Первый звонок прозвучал в 1759 году, когда знаменитый актёр Лекэн, один из видных театральных реформаторов, удалил со сцены скамьи, где по обычаю сидело дворянство. Таким образом, аристократия была удалена им с театральной сцены за 30 лет до того, как революция убрала её со сцены политической.

В 1782 году Людовику XVI предложили поставить «Фигаро» в придворном театре. Король, прочитав пьесу, воскликнул:

— Сначала нужно будет разрушить Бастилию — иначе было бы опасной непоследовательностью допустить представление этой пьесы. Этот человек (Бомарше. — С. Ц.) издевается над всем, что должно уважать в государстве!

Но спустя два года опасная непоследовательность всё-таки была допущена — придворные от души хохотали и хлопали обаятельному проходимцу, показывавшему со сцены их полную ничтожность и ненужность. Вслед за ними хохотать и хлопать начала вся Франция.

Через пять лет пала Бастилия.

Спустя ещё четыре месяца, 4 ноября 1789 года, во Французской Комедии состоялась премьера трагедии «Карл IX», посвящённой событиям Варфоломеевской ночи. Заглавную роль исполнял великий актёр Тальма. Созданный им потрясающий образ полубезумного тирана, в припадке исступления расстреливающего с балкона Лувра беззащитных гугенотов, поверг зал в немой ужас. Мирабо из ложи первым сдвинул ладони, и театр буквально взорвался от аплодисментов. Из уст в уста передавали слова Дантона: «Если „Фигаро“ убил знать, „Карл IX“ убьёт монархию!»