Исторические взгляды Г. Рюккерта и Н. Я. Данилевского - [8]

IX Единство человечества

Но, как бы различны ни были народы, как бы своеобразны ни были их духовные проявления, неужели мы должны оставить всякую мысль о «единстве человеческого рода» и о «всемирной культуре»? Ведь, кажется, ясно, что человечество, вообще говоря, движется вперед; ведь мы постоянно видим, что культурные влияния распространяются по всему свету, возвышая и облегчая жизнь людей. Почему же нам не думать, что история имеет определенную цель, — некоторое благо всего человечества, и что в фактах истории можно отыскать красную нить, ведущую к этой цели?

«Прелестная мечта всемирного согласия и братства, столь милая душам нежным, — для чего ты была всегда мечтою?» — говорил Карамзин.

Было бы великим бездушием, если бы мы не задумывались над этими вопросами, если бы не пытались составить себе ответы на них, хотя бы только самые общие и еще туманные. Во всяком случае, размышляя об этом предмете, нам следует, однако же, не останавливаться на одной поверхности. Вопросы о цели истории, о благе всего человечества связаны с другими вопросами, более общими, и мы часто этого не замечаем. В сущности, мы тут беремся решить вопросы: зачем создан мир? Зачем история? Зачем совершается этот многосложный и мучительный процесс? Откуда и для чего зло? В чем состоит ограниченность человека? В чем неизбежность различия и особенностей во всех явлениях человеческого миpa?

Разобраться в этих понятиях нелегко; смысл истории является нам глубокой и трудной загадкой, и если мы часто отваживаемся ее решать, то обыкновенно только в виде гаданий, а не строгих научных истин. «Цель истории вполне известна только одному Богу», — говорит Данилевский[21], напоминая в этом случае благочестивых людей Востока, которые любят заключать свои рассуждения словами: Бог это лучше знает.

Культурно-исторические типы суть факт. Против установления этого факта обыкновенно возражают, что человечество — одно, и что существенных различий в нем полагать нельзя. Если это разуметь так, что все люди — люди, что, несмотря на свои различия, они одинаковы по своей природе, то тут не будет никакого противоречия теории типов. Человечество, при таком понимании, представляет не что-нибудь единое, целое, а только некоторую стихию, однородную по своей сущности; из этой стихии образуются в разных местах и в разные времена обособленные и объединенные формы: крупнейшие и важнейшие из них и будут культурные типы.

Но очень обыкновенно случается, что мы ошибаемся и единство понятий принимаем за единство предмета, а однородность стихии за ее внутреннюю связь. Мы говорим «тело» вместо «вещество», мы из «океана» и «бездны» делаем особые существа и из всех людей взятых вместе — единое человечество. Противники типов невольно впадают в эту ошибку и упорно ее держатся, чем и доказывают, что при правильном мышлении они ничего не умели бы сказать против типов.

Автор «Национального вопроса» предлагает по этому предмету следующие рассуждения:

«Если под деятелем разуметь существенную и внутреннюю причину, или настоящего субъекта действия, то в этом смысле деятелем всемирной истории как таковой может быть только человечество. Когда г. Страхов пишет свои рассуждения, непосредственно наглядными деятелями являются тут его пальцы, водящие пером по бумаге, но это не мешает, однако, истинным производителем его писаний признать его единое Я, невидимое само по себе, но являющее свою реальность в общей и реальной связи его действий. Подобным образом и единое человечество, хотя и не действует непосредственно ни в каком историческом явлении, тем не менее обнаруживает свою совершенную реальность в общем ходе всемирной истории. А что органами человечества являются живые и относительно самостоятельные существа, то ведь и пальцы г. Страхова не вовсе лишены жизни и раздельности, и абсолютной разницы тут нет»[22]. Думаю, что трудно найти рассуждение более ошибочное и более фантастическое, чем приведенные строки. Выходит, что человечество есть какой-то единый организм, что все части его так же подчинены его воле, как пальцы подчинены воле отдельного человека, что все действия частей человечества, и также, конечно, их мысли и чувства, только кажутся принадлежащими этим частям, а на самом деле суть действия, мысли и чувства единого человечества, составляющего их субъект в том же смысле, в каком каждый из нас — субъектом своих мыслей, чувств и действие считает свое Я. Г-н Соловьев думает достигнуть величайшей наглядности и убедительности, обращаясь, наконец, прямо ко мне, пишущему эти строки, и указывая мне, что, как я пишу моими пальцами, так, в сущности, мною пишет человечество! Так ведь это выходит по точному смыслу его слов.

Странные и совершенно ненужные мысли. Мы вовсе не живем в подчинении единому невидимому человечеству и не знаем этого нового кумира. Правда, благочестивые люди часто прямо говорили, что есть слова и действия, который внушаются нам свыше. Да и каждый человек должен бы сознавать, что источник его жизни не в нем самом, что таинственно возникают в нем и развиваются стремления к добру и истине. Но при этих мыслях мы обращаем свой умственный взор не к единому человечеству, а к Тому, в ком действительно содержится средоточие всего существующего, к Тому, в ком действительно «мы живем, движемся и существуем».