Исторические судьбы крымских татар - [12]

Расширяется и тавро-скифо-греческая аккультурация. Так, мы встречаем чисто таврские захоронения в античном Херсонесе. А румынский историк Д. Пиппиди, исследуя одну из херсонесских надписей II в. до н. э., пришел к выводу, что в городе и окрестностях постоянно проживали тавры, по греческой терминологии "парэки" (Pippidi DM., 1959, 91, 93–94). На Боспоре о том же говорит надгробная стела: "Памятник Тихона. Под этим памятником лежит муж, для многих желанный, родом тавр. Имя же его Тихон" (Коркус, 1965, 113). Надпись эта заставляет задуматься по крайней мере о двух вещах. О том, что тавры уже настолько поднялись в глазах греков, что были "желанны" боспорянкам — или некоторым из них? Второе — возникает сомнение в том, что все памятники, носящие греческие имена, воздвигнуты грекам же; не есть ли значительная часть их эпитафии огречившимся таврам?

Впрочем, относительно Херсонеса сомнений в большом числе горожан-тавров нет — в эллинистических слоях найдено огромное количество керамики, где на ручках стоят имена мастеров с этнонимом "тавр". Хотя в процентном отношении, полагает А.Н. Шульц, больше их жило в боспорских городах (1957, 249; также: Щеглов А.Н., 1976, 11).

Раскопки подтверждают и отмеченные античными авторами факты выступлений тавров совместно со скифами против войск Митридата, что дополнительно подтверждает возможность тавро-скифского смешения. Отмечена она в захоронениях этой поры, в которых явна отчетливая взаимосвязь погребальных культов (Троицкая Т.Н., 1954).

О культурных заимствованиях у тавров другими народами уже говорилось. Это прежде всего культ Девы (Артемиды), нашедший благодатную почву и развившийся у греков и римлян. Менее известны факты перехода таврских божеств к соседним народам; между тем их не могло не быть. Так, например, по некоторым данным, скифы заимствовали у тавров культ верховной богини в виде полуженщины-полузмеи и т. д. (Ростовцев М.И., 1918, 74).

Поздние тавры. Наивысшего уровня таврская культура достигла в поздний период истории народа, когда полностью завершилась хозяйственная и социальная дифференциация. Горцы стали преимущественно скотоводами (отгонный тип отрасли с преобладанием мелкого скота). Жители долин между Главной и Второй грядами, этих наиболее густо заселенных (и тем не менее ускользнувших от внимания античных ученых) областей, стали земледельцами. Они выращивали пшеницу, ячмень, горох, фасоль, а хранили урожай в зерновых ямах глубиной до 2 м и по-прежнему, в огромных, типа пифосов, кувшинах. Эти хранилища, сопоставленные с количеством жителей селений, свидетельствуют о производстве и товарного зерна, безусловно шедшего в греческие города-колонии. Упомянутый переход от мотыжного к плужному земледелию в III в. до н. э. в основном завершился, хотя особенности горных пашен сохранили роль мотыги во многих таврских селениях. В качестве чисто подсобного промысла сохранила свое значение охота — это касается и гор, и долин.

В приморских селениях, например на Гераклейском полуострове, жители по-прежнему оставались искусными рыбаками, охотились и на дельфина. Здесь, как ни странно, торговля была развита слабее: недаром Херсонес был основан на век — полтора позже городов-колоний в земледельческих районах, где было обилие товарной продукции.

И снова поставим вопрос: какое влияние могло испытывать таврское население от ближайших соседей — скифов и греков — и могло ли оказывать обратное влияние на них?

Такое взаимовлияние началось, очевидно, с VII в. до н. э., когда на периферии таврской территории появились скифы. Погребения их стали отражать таврские обычаи; курганы между Альмой и Качей содержат много таврского инвентаря, заметно отличаясь от одновременных скифских же погребений за Перекопом. Но в начальную эпоху пребывания скифов в Крыму их здесь было немного; таврская же культура, горная по преимуществу, слишком многим отличалась от степной кочевнической, и это также повышало ее невосприимчивость к скифским влияниям.

О каких-либо крупных военных столкновениях между таврами и скифами той поры античные авторы не говорят ничего. Но у них отражен факт неприятия таврами позиции скифов по отношению к Дарию Ахемениду и отказа соседям помочь в начавшейся войне с персами (ВДИ, 1947, № 2, 281). Это говорит, во-первых, о независимости тавров по отношению к скифам, а во-вторых, о мирных тавро-скифских отношениях. О том же свидетельствует открытость, незащищенность таврских поселений на скифской границе и в IV–III вв. до н. э. (Айвазовское, Альма-Кермен).

Однако позже, в III–II вв. до н. э., когда центр скифского государства переместился в Крым, а могущество этого народа многократно возросло, начинается процесс тавро-скифской аккультурации. Причем не равномерной — если у скифов влияние тавров почти незаметно, то тавры предгорья воспринимают постепенно погребальные обряды скифов — это видно из захоронений I в. н. э. в Неаполе. Исходя из этой и иных аналогичных перемен, можно сделать вывод о том, что и межэтнические, тавро-скифские, браки распространялись все шире, но отнюдь не в горах и не на Южном берегу, где скифов не было.