Исторические повести - [87]

— Вернется Аспанзат, и солнце взойдет над нашим домом, — говорила, утирая слезы, Чатиса. — Трудно отпустить сына в такой дальний путь, а что поделаешь? Разве лучше всю жизнь гнуть спину на Акузера!.. И подумать только, — жаловалась Чатиса, — не хотел давать верблюдов! Угрожал, кричал. Навимах стоял перед ним на коленях. Упрашивал. Пергамент подписал.

— А что на том пергаменте? — спрашивала соседка.

— Навимах говорит, что пергамент плохой. Если с верблюдами какая беда выйдет, то мы должны уплатить за них вдвое. А плата такая, что в глазах темнеет.

— Навимах подписал?.. — И старая женщина запричитала. Ей страшно за Аспанзата, которого она помнит еще совсем маленьким, ей страшно за Навимаха, который подписал пергамент, за все страшно…

Город еще спал, когда у Самаркандских ворот собралось много людей — купцы, уходящие с караваном, пришли со своими родственниками. Аспанзата провожала вся семья.

— Привези мне тонкую шелковую накидку! — шептала Кушанча.

— Возвращайся здоровым, с удачей! — просила мать, утирая слезы.

Навимах дрожащей рукой щупал тюки и повторял:

— Бойся случайных людей, мой сын! Найди наших родственников в Самарканде. Они помогут тебе добрым советом.

— Все сделаю, как велишь, — успокаивал отца Аспанзат.

Он с грустью смотрел на Кушанчу и не мог свыкнуться с мыслью, что через час он уже не сможет ее увидеть.

— Ты везешь все наше достояние! — снова напомнил Навимах. — Мы будем ждать тебя, как ждем восхода солнца.

Аспанзат старался шутить, улыбался, но тяжело было на душе. Все ли будет хорошо?

— Когда прибудешь в Самарканд, — поучал отец, — иди туда, где останавливаются приезжие купцы. Шелка оставь в надежных руках. Не бросай без присмотра. Опасайся разбойников в пустыне. А если встретишь арабских купцов, о которых добрая слава, не бойся их, веди торг…

— В добрый час, сынок! — прервала мужа Чатиса. — Все будет хорошо! Не забудь только, сынок, — запасись едой на обратный путь. Не ровен час — пропадешь в пустыне от голода и жажды.

— Пришли мне весточку, — попросила Кушанча. — Пришли с проезжим караваном. Ведь я теперь прочту.

— Я напишу тебе, Кушанча. Только от тебя не смогу получить ничего. Далеко уйдет мой караван. Не скоро снарядится туда другой.

Кушанча не успела ответить. Сторожа распахнули кованные бронзой ворота, и все стали прощаться.

— В добрый час! — кричал Навимах.

Плавно покачиваясь, верблюды тронулись в дальний путь. Зазвенели колокольчики на их мохнатых изогнутых шеях. Женщины заохали, стали причитать. Чатиса вдруг закричала и бросилась за Аспанзатом. Ее грубый серый платок свалился с плеч и остался на пыльной дороге. Скупые слезы покатились по черному, морщинистому лицу Навимаха. Кушанча догнала мать, и они, плача, пошли домой.

АФШИН ОЗАБОЧЕН

Гости прибыли на пиршество к афшину Деваштичу в час заката. Афшин принял их в своем великолепном саду, славившемся в Панче удивительными цветами, редкими деревьями и заморскими птицами. Среди благоухающих роз, нежных ирисов и стройных лилий пламенели лепестки диковинных цветов, привезенных из далекой Индии. Никто не знал названия этих цветов. Этого не могли сказать и купцы, привезшие их в подарок афшину. Несколько лет назад, когда Деваштич был правителем Согда[17] и жил в Самарканде, эти цветы украшали его самаркандский сад. Но с тех пор как он стал афшином Панча и покинул столицу, сад его был перевезен в Панч. Тогда об этом было много разговоров. Одни говорили, что он покинул Самарканд, не поладив с арабами, другие — что он в заговоре с арабами и по их желанию уединился в Панче, чтобы помочь им завладеть горными селениями Согдианы.

Гости любовались бирюзовым озером, обрамленным вавилонской ивой. Ее тонкие, кружевные ветви спускались к воде и отражались в ней причудливым узором. Над веселыми ручейками журчащих оросительных каналов склонились ветви яблонь, отягченные румяными плодами. По зеленой бархатной траве важно прогуливались павлины. Яркие попугаи то и дело садились на карниз резной беседки и гортанным голосом кричали:

— Афшин идет! Афшин идет!

Где-то под крышей ворковали голуби, а стаи маленьких пестрых птиц с веселым щебетом проносились над садом. Пение птиц сливалось со звуками золотой арфы, и казалось, что и птицы, и арфа поют о красоте этой благословенной земли.

— Все удивительно в этом саду! — говорил старый тюркский дихкан с узкими, сверлящими глазами. — Все мы владеем богатыми землями, имеем сады и виноградники, но никто из нас не сумел превратить кусок своей земли в такой райский уголок.

— Не забудь, что Деваштич совсем недавно был ихшидом[18] Согда, ему многое доступно, — отвечал с поклоном собеседник тюрка, маленький, сухонький старичок в зеленом шуршащем халате. Это был Зварасп, звездочет Деваштича, жрец храма предков. Он уже много лет составлял гороскопы[19] афшину. — Тебе никто не привез из жаркой Индии цветов, напоминающих горящий костер, а ему привезли! У тебя нет рабов, а у него есть!.. — Старик поправил свой огромный белый тюрбан и, коснувшись парчового одеяния тюрка, добавил: — Но еще более ослепительны цветы на твоей одежде! Поглядишь на такое — и сразу видишь, что имеешь дело с человеком богатым! Ты не пожалел денег на китайскую парчу!..