Историческая личность - [14]

Именно в этот период Кэрки начали рассказывать друзьям и знакомым и абсолютно незнакомым людям свою историю. Они подавали ее как достойный подражания пример Кэрков, поучительный общественный феномен, повесть двух растерянных людей, которые предали себя, а потом внезапно стали взрослыми. Это была привлекательная и популярная история для тех времен, и она подверглась многочисленным улучшениям. Первое время повествование сосредоточивалось на раскрепощении, жизни в тесноте, краткой интриге на стороне, беганью по вересковым пустошам нагишом, на внезапной вспышке нового сознания и политического озарения. Но некоторое время спустя правдоподобность потребовала внесения некоторых элементов скептицизма, отнюдь не завершая повесть о паре, которая, самопознаваясь, бодро устремлялась сквозь ширящееся сознание человека в рамках истории, быть может даже усложняя и улучшая его. Ведь в их взаимоотношениях были вопиющие нестыковки и темности. Себе и некоторым другим Говард объяснял их тем, что согласительную модель брака, обычную модель брака, которую принято считать пределом согласительности, когда возникающие конфликты затем улаживаются пресловутым поцелуем, они сменили на конфликтную модель, в которой интересы четко разграничиваются, и конечное разрешение конфликта зависит от бешеного напора или поражения одной из сторон. То есть Говард старался сформулировать подозрение, которое, конечно, могло быть чисто параноическим, что Барбара старается его уничтожить. Когда они об этом говорили, она, естественно, это отрицала, однако, как указывал ей Говард, вопрос этот не ставился на уровне сознания, тут дело шло о подсознании. Одно в любом случае было верно: Барбара, поскольку она больше напрягала свой ум, становилась ярче. Она обладала проницательным едким интеллектом, сильной натурой и большей способностью чувствовать, чем он. Кроме того, она владела тонким искусством нападать и умела использовать это искусство против него; бывали моменты, когда Говард спрашивал себя, выживет ли он.

Но к этому времени Говард был уже доктором Кэрком; он закончил свою диссертацию и был вознагражден за свои долгие труды ученой степенью. Теперь он мог сместить фокус своего внимания; он уже работал над книгой, острейшей книгой о культурной и сексуальной перемене, в которой, как и следовало ожидать, утверждалось, что в Британии имело место полное реконструирование сексуальных нравов, что сексуальные роли были полностью перераспределены и что использование традиционных понятий «мужчина» и «женщина» для обозначения стабильных культурных объектов утратило смысл. «Нам требуются новые названия для этих генитально-различных человеческих типов», – говорилось в ней. Говард писал эту книгу втайне у себя в кабинете, отчасти потому, что это был еще один пересказ истории Кэрков, как поучительного феномена, а потому книга могла надоесть Барбаре, если бы она начала ее читать; однако важнее было то, что, подобно Барбаре с младенцем или нации с новым источником энергии, он теперь располагал мощным оружием политики силы, диалектики и стратегии в своем браке, своим самодельным, хотя и вселенским полем боя. Но однажды Барбара вошла в его кабинет, когда он в том же здании, но в другом помещении читал лекцию. Она села за его письменный стол, прочитала лежавшие на столе письма, потом замечания, которые он написал в конце письменных работ своих студентов, и добралась до рукописи книги. И вторглась в нее; к тому времени, когда он вернулся после лекции, она уже составила мнение о ней.

«Это ты написал?» – спросила она.

«А что?» – спросил Говард, глядя на нее, сидящую в его кресле, а сам сидя в кресле, предназначенном для студентов, которых он консультировал.

«Это же мы, верно? – сказала Барбара. – А также очень откровенно – ты!»

«Как это я?» – спросил Говард.

«Знаешь, что она говорит? – спросила Барбара. – Она говорит, что ты радикальный позер. Она говорит о том, как ты подменял модными течениями этику и преданность идеям».

«Ты не прочитала ее как следует, – сказал Говард, – это идейная книга, политическая книга».

«Но в чем твои идеи? – спросила Барбара. – Помнишь, как ты все время повторял «зрелость»? И что это не значило ровным счетом ничего? Теперь это «раскрепощение» и «эмансипация». Но смысла не больше, чем тогда. Потому что в тебе нет того, что способно чувствовать подлинно или доверять, нет характера».

«Ты завидуешь, – сказал Говард, – я создал что-то интересное, и ты завидуешь. Потому что я даже не сказал тебе».

«Никакого характера», – еще раз сказала Барбара, сидя в его кресле.

«Как ты определяешь характер? – спросил Говард. – Как ты определяешь личность? Кроме как в социопсихологическом контексте? Специфический тип взаимосвязи с временным и историческим процессом, культурно обусловленный и соответствующий, – вот что такое человеческая природа. Конкретные действия в пределах существующего Распределения ролей. Но со способностью обновлять, манипулируя выбором в пределах распределенных ролей».

«Я знаю, – сказала Барбара, – ты все это изложил здесь. Но какое отношение это имеет к реальным людям?» «Кто эти реальные люди?» – спросил Говард.