Истопник - [12]

Костя любит смаковать местные географические названия. Перебирает буквы во рту, как горный ручей перекатывает камешки-голыши. Йорик, Ердак, Иерохан, Алонка… Гора Джалогумен, 1300 метров над уровнем моря.

Все знакомо с детства.

И по-прежнему тянет туда, в эти загадочные точки на карте.

Костя прикрыл задвижку на трубе, сунул пистолет в удобный, специально пришитый под мышкой, брезентовый карман, похожий на кобуру. Подпоясал телогрейку офицерским ремнем и вышел из зимовья.

Петли на входной двери печально скрипнули.

Ржавый звук повис в густом воздухе.

От портала тоннеля поднимался туман.

«Надо бы смазать солидолом, – тревожно подумал Костя про двери, – нехорошо, когда петли так скрипят. Плохая примета. Вот вернусь и смажу. И предохранитель на пистолете проверю. Обязательно».

И тут же успокоил себя.

Сталина как говорила? Если деревья покрылись инеем, все будет сказочно!

Недалекие кусты закуржавились, елки стояли с белыми кронами, словно принарядились в нарядные шали.

Оттепель обычно приходила перед метелью.

Костя пришел на заимку чуть больше года назад.

Пришлось избушку ремонтировать. Заменил прогнившие доски крыльца, подоконники. Стекло в единственном окошке тоже было выбито. В одном из бараков лагеря нашел кусок слюдяной пленки, прибил ее гвоздями.

С ворот на вахте зоны снял запор-щеколду. Массивная пластина со шляпками заклепок, стальной штырь, входящий в круглые петли, и отдельно крючок, больше похожий на крюк. Щеколда и заклепки заржавели. Отмочил в керосине. Приладил на двери избушки.

Щеколда легко, с лязгом, закрывалась. Только пальцем тронь.

А потом подумал: зачем сейчас щеколда в тайге?

Мы сейчас хорошо видим лагерный запор.

Грубые шляпки с заусенцами, ржавчина, въевшаяся в пластину, сама щеколда с отполированной ручкой штыря.

Множество раз его открывали и закрывали.

Щеколда покрыта изморозью.

Когда Костя вернулся на Дуссе-Алинь и первый раз зашел в бараки, он был неприятно удивлен. Все сохранилось! Нары-вагонки, грубые столы, печки, обмазанные глиной и обложенные валунами. Кое-где, правда, по кирпичам побежали трещины. Лагерный пункт был готов к приему зэков. Хотя после последней консервации тоннеля прошло уже почти три года. Вышки охранников по периметру стояли не покосившиеся, колючая проволока предзонника не провисла. А ведь строили в 39-м, наспех. Но получилось основательно! Как на века. Косте даже показалось, что он слышит лай овчарок и молитву начкара на переходе в промышленную зону: «Внимание, заключенные! Вы поступаете в распоряжение конвоя… Шаг влево, шаг вправо…»

Костя из барака выскочил как ошпаренный. Хотя мог бы на первое время устроиться в каморке дневального. Там даже лампа керосиновая осталась стоять на тумбочке. Правда, фитиль, как шагреневая кожа, съежился и засох. Почти окаменел.

Больше в барак он не возвращался. Единственное, что сделал, разобрал в своей избушке нары и перенес туда железную кровать из бригадирского отсека. А может, то был закуток дежурного по бараку. Начальство и начальнички помельче, придурки, устраивались в лагерях основательней зэков. В комнатушках-пеналах, которые называли кабинками, на стенках висели лебеди и крымские ротонды, увитые плющом и виноградом. Картины рисовали на клеенках зэки, умельцы и мастера на все руки. И пианисты среди них встречались, и цирковые, и литераторы.

А уж художников всегда хватало с избытком.

Костя привалил дверь своей зимовухи брёвешком.

Охотничьи избушки в тайге не запирают.

На сотни верст в любую сторону ни души. А заимка в лесу – на то она и заимка. Она примет и обогреет любого путника: сбившегося в пути туриста, продрогшего охотника, беглого арестанта.

Заимка даст взаймы.

Охотник оставлял в избушке для других, приходящих следом, сухие дрова, спички, соль, сухари и мешочек муки.

Так было положено по таежному закону.

Правда, сейчас в тайге уже всё по-другому. Вместо приземистой, словно вросшей в скалу, избушки можешь найти обгорелые бревна и пепелище. Пьяные туристы, в отсутствие фейерверка и петард, устраивали себе прощальный костер.

Но ни туриста, ни беглого зэка в дуссе-алиньской тайге не встретишь. Лагеря давно позакрывали, а зэки побросали свои тачки.

И ушли из бараков.

Напомним, что стоит холодная весна 1956 года.

Точнее – самый конец февраля.

Люди гражданские в поселках и вольняшки – вольнонаемные, что работали в системе Бамлага, часто путали понятие лагерь с лагерным пунктом. Костя давно это понял. Когда-то он работал в Амурском лагере. Управление квартировалось в Свободном, тогда еще поселке. Городом его назовут позже. Парадокс жестокого времени. Город Свободный – столица арестантского края. В ведении Амурского лагеря находилось не менее пяти десятков лагерных пунктов. Лагпункты, они как патроны в обойме. Тяжеленькая и ладная, обойма сама ложится в рукоятку пистолета. А рукоятка в ладонь. Оружие словно прирастает к руке. В обойме подогнанные друг к другу, прижатые тугой пружиной патроны. Готовые к выстрелу.

Только сними предохранитель и нажми курок. Еще отец говорил Косте: «Знаешь, что самое удобное в мире? Оружие… Да хоть то же охотничье ружье возьми! Как будто растет из плеча. Так люди придумали».