Истоки. Книга 2 - [49]

XXVII

Ожесточенное сопротивление Советской Армии, на которое Гитлер не рассчитывая, вынудило его мучительно метаться. И вместо похода на Москву в августе ему пришлось повернуть значительные силы на юг. Ни взятые трофеи, ни посещение Беловежской пущи не могли поднять его настроения. И только разгром пятой русской армии в Киевском котле несколько успокоил Гитлера.

Он лихорадочно взялся за подготовку наступления на Москву, работая ночами. Спал мало и, чтобы побеждать сонливость, принимал очень горячую ванну, а доктор Морель делал взбадривающие уколы.

– Теперь я разрешаю моим генералам разделаться с коммунистическим Вавилоном, – сказал Гитлер, подписывая приказ о генеральном наступлении на советскую столицу. – Ни один русский, будь то женщина или ребенок, не должен уйти из Москвы. С помощью огромных сооружений город будет затоплен. Море навсегда скроет столицу русского народа.

Хейтель предложил не затоплять Москву, потому что это будет стоить дорого, а окружить ее плотным кольцом, оставив узкий проход на восток, – жители побегут, забивая дороги, мешая своей армии. А они побегут обязательно, если подвергать город массированным ударам авиации и артиллерии.

– Так или иначе, а Москва должна быть уничтожена со всеми ее жителями. Они все коммунисты! – запальчиво сказал Гитлер, лицо его побледнело, выпуклые круглые глаза горели мрачным огнем. – Господа, это акция страшная, но иного выхода у меня нет: или мы навсегда сломим славян, или они нас превратят в неполноценный народец. Мы должны сломать хребет русскому медведю, чтобы он вечно ползал у наших ног в пыли, не смея поднять глаз к солнцу.

Месяц для Хейтеля прошел как бредовый сон: наступали, теряя тысячи солдат; потом, в декабрьские морозы, началось самое страшное – движение русских на Запад. Русские приняли вызов истребительной войны и написали на своих знаменах: «Смерть немецким оккупантам!» Все было чудовищно, но это была жизнь, и от нее негде было скрыться. Война на Востоке стала представляться Хейтелю как роковая необходимость. Она вылилась в такие формы, которые противоречили всем человеческим законам.

– Зима – вечный союзник русских, мой фюрер, нужно переждать, – успокаивал он Гитлера. – К тому же наступают русские торопливо, атакуют в лоб, окружать не умеют. Натиск и безрассудная отвага русских объясняются, во-первых, вполне понятным желанием поскорей сбросить нас, во-вторых, страхом офицеров перед грозой Сталина. Русские скоро выдохнутся. Нам нужно зарыться в землю до весны.

Гитлер молчал. Он стал еще более замкнут, хотя и прежде любил уединение. Обедал он теперь один, торопливо съедал овощные или мучные блюда, запивая их холодной водой или специально для него приготовленным безалкогольным солодовым пивом. Все чаще прибегал к услугам доктора Мореля.

Хейтель, считая себя удачливым и счастливым, думал о нем с жалостью: «Все, что делает земную жизнь не напрасной: дружба с благородными людьми, чистая любовь к женщине, к своим детям, – все это чуждо ему. Один он идет по миру, живя своими гигантскими планами».

20 декабря, в разгар советского контрнаступления, Гитлер вызвал Гудериана в ставку «Вольфшанц» – «Волчье логово» – под Растенбургом.

В небольшой комнате при тусклом освещении он принял прославленного полководца в присутствии Хейтеля и Шмундта. Отчужденно взглянул на генерала, отрывисто ответив на его приветствие.

– Вы предлагаете отвести войска? – сказал он, едва генерал успел сесть на стул.

Гудериан встал и подошел к карте.

– Мой фюрер, я считаю целесообразным отвести вторую танковую и вторую полевую армии до линии рек – Зуша и Ока.

Гитлер ударил кулаком по карте.

– Запрещаю! Зарыться в землю, защищать каждый метр. Русское наступление на пределе. Скоро задохнется.

Гитлер сел за стол, закрыл ладонями красные пятна щек.

– Зарыться мы не можем, земля промерзла на полтора метра. У нас жалкие шанцевые инструменты, – сказал Гудериан.

Летя сюда, в Восточную Пруссию, генерал намеревался высказать Гитлеру всю правду о положении армии. Однако теперь, увидав эти переливающиеся красные пятна на его лице, не решился сказать даже о плохой одежде солдат, чтобы не напоминать фюреру его просчет: начиная Восточную войну, Гитлер велел заготовить зимнее обмундирование лишь каждому восьмому солдату, потому что надеялся разбить русских до зимы и расквартировать армию в благоустроенных домах Европы.

– Генерал Гудериан, вы можете обеспечить армию прекрасными окопами – тяжелыми полевыми гаубицами взройте воронки, перекройте их. – Гитлер посмотрел на генералов с радостной улыбкой человека, нашедшего выход из тупика. – Мы так уже поступали во Фландрии в первую мировую войну.

Мечтательный тон воспоминаний Гитлера растрогал даже сурового, прозаического Хейтеля. «Да, с европейцами можно было воевать нормально, – думал он. – Окружили Кале, предложили капитуляцию, а комендант бригадир Николсон ответил по-рыцарски: «Мы отвечаем «нет», так как долг английской армии, так-же как и немецкой, – сражаться». Жаль, что русские не такие рыцари, как англичане».

– Мой фюрер, вы во Фландрии занимали дивизией четыре – шесть километров, а я – двадцать – сорок. Морозы ужасные! Мы перемерзнем, – сказал Гудериан.