Источниковедение - [39]

Л. Н. Пушкарев, уделяя основное внимание классификации письменных исторических источников, предлагает делить их на две группы – два рода:

Историки и источниковеды, занимающиеся изучением преимущественно письменных источников, давно уже обратили внимание на то, что этот тип источников довольно явственно разделяется на две большие категории. К одной из них относятся те письменные источники, которые были созданы как связное повествование о прошлом или как рассказ о настоящем, предназначенный для современников или потомков. К другой категории исследователи относили те письменные источники, которые создавались человеком или обществом в процессе его личной и общественной жизни, для удовлетворения текущих потребностей, в результате его экономической, политической, культурной и т. п. деятельности[180].

<…> внутренним признаком, отличающим документальные источники от повествовательных, является преобладание отображения или воплощения действительности в источнике.

Любой источник и отображает и воплощает в себе историческую действительность одновременно; он представляет собою диалектическое, нерасторжимое единство двух этих процессов. Все дело, следовательно, в том, какой из этих двух процессов – отображение или воплощение – преобладает в данном источнике. Если источник больше рассказывает о прошлом, совершившимся до возникновения самого источника, или повествует о настоящем в виде связного рассказа – перед нами источник повествовательный; если автор источника не ставит своей целью дать связный рассказ о событиях, а просто фиксирует происходящее, то мы имеем дело с документальным источником[181].

Такое рассуждение Л. Н. Пушкарева, на наш взгляд, очевидным образом воспроизводит традиционное деление на остатки и предания, на устойчивость которого и сам автор обратил внимание. Деление письменных исторических источников на два рода – повествовательные (нарративные) и документальные – не получило распространения. Хотя, на наш взгляд, в контексте современной гуманитаристики оно может обрести развитие, но уже на иной концептуальной основе – теории нарратива.

И. Д. Ковальченко предпринял попытку максимально строго определить понятие типа исторических источников на основе теории информации[182]:

Социальная информация теми или иными техническими средствами фиксируется на определенных материальных носителях в виде тех или иных знаковых систем или натурального [sic! – М. Р.] фото-, кино– и художественного воспроизведения действительности. Это позволяет хранить и передавать информацию. Для содержательного восприятия и целевого использования социальной информации наиболее удобна информация, выраженная в знаковых, прежде всего языковых (естественных и искусственных) системах[183].

Исходя из этого, И. Д. Ковальченко предлагает следующие основание классификации исторических источников и их типологию:

К классификации источников можно подходить с позиций трех аспектов информации – прагматического, семантического и синтаксического. Наиболее общим из них является синтаксический. Исходя из него, можно выделить первый наиболее общий уровень классификации исторических источников. По методам и формам отражения действительности вся совокупность исторических источников четко делится на четыре категории (или типа): вещественные, письменные, изобразительные (изобразительно-графические, изобразительно-художественные и изобразительно-натуральные) и фонические [выделено автором. – М. Р.][184].

С этих позиций И. Д. Ковальченко критикует традиционно сложившуюся в историографии классификацию исторических источников, зафиксированную в числе прочего и в «Советской исторической энциклопедии»:

Широко распространенное до последнего времени в советском источниковедении деление всей совокупности исторических источников на вещественные, письменные, устные, этнографические, лингвистические (фольклорные), фотокинодокументы и фонодокуметы представляется непоследовательным в силу неоднозначности принципов и критериев их выделения. Одни группы выделены по форме отражения действительности, другие – по способу фиксирования информации, третьи – по объекту отражения[185].

И. Д. Ковальченко приводит такой аргумент:

Следует заметить, что если информация, возникшая в ту или иную эпоху, может функционировать будучи как зафиксированной на тех или иных материальных носителях, так и незафиксированной (устной), то в исторических источниках она выступает в зафиксированном виде. Например, данные фольклора, несомненно, содержат ценную информацию о прошлом, но она, чтобы стать источником и быть использованной историком, должна быть материально зафиксирована. Чаще всего – это письменная запись, а позднее, с появлением соответствующих технических средств, и фонозапись. Сказанное относится и к другим видам нефиксированной социальной информации. Следовательно, исторический источник как носитель социальной информации содержит информацию фиксированную[186].

Значение этого аргумента невозможно не признать: действительно, историк не может пользоваться информацией, не зафиксированной на каком-либо материальном носителе. Но нельзя не признать и другое: для историка существенно не только (а часто и не столько), как зафиксирована информации, но и то, как она бытовала в течение столетий. Очевидно, например, что источники, изначально создававшиеся как письменные, не могут не отличаться от фольклорных источников, бытовавших в течение столетий в устной форме и только позже (часто в XIX столетии) зафиксированных на письме.