Источник солнца - [14]
– Да, есть немного.
– Есть немного – это глупость. Нужно есть как можно больше, если дают. Если не дают – уже другой вопрос. Вот что я думаю. – Валя дернул ухом.
– А чего дают? Капусту, что ли?
– А тебе не нравится? Я вот не ел сегодня, и мне нравится. Ты ел – отдай ее мне.
– Я не ел. – Артем положил себе полвилка капусты и густо залил ее майонезом.
– Тем, Сашку привезли. Она в твоей комнате спит.
– Спит уже?
– Она у нас поживет, да? Чего-то мама такое сказала…
– Да вроде.
– Ты хоть одну сказку какую-нибудь помнишь? Давай вспоминай. Потому что детям на ночь нужны сказки. И желательно со счастливым концом.
– Да? А бывают такие, у которых счастливое только начало?
Валя замер над тарелкой, озадаченный вопросом. Но через мгновение, вспомнив философию обывателя, пожал плечами и принялся за вареную колбасу, нарезанную и уложенную веером.
– Ты давай… кончай умничать. Ешь. Совсем остыло все.
– Собственный братец печется обо мне!
Валя подобрал горбушкой майонез, встал и, отряхнув ладони, потрепал Артема по голове.
– Ну вот! Еще и руки об меня вытер. Злодей!
– Всякому бы таких злодеев, Тем. – Валя отцепил от пояса сотовый и, изучая его, покинул кухню.
Артем тоже отстегнул телефон и положил его рядом с тарелкой.
За окном сквозь темноту дрожали язычки фонарного пламени. Артем любил представлять себе, что окружен незнакомым городом со всех сторон и люди, бывшие до того его семьей, вовсе ему не родные, а так, какие-то добрые, совершенно незнакомые мужчины и женщины. И что сам он не он, а безымянный наблюдающий за миром глаз. Единая субстанция восприятия. Источник еще одного мнения о свете.
Как же давно он не говорил с братом! Года два уж точно. Так, по-настоящему, чтобы забыть о времени и не заботиться о правильности языка. Потому что родному человеку все равно, сколько раз в твоей речи «что» и «который» встанут рядом. Потому, что роднее Вали у Артема не было никого. Чаще получалось так: Валя приходил и заставал Артема уже спящим. Реже – наоборот. Но неизменно было одно: кто-то из них уже спал. Оба уставали, поскольку университетская программа давалась им без щемящей душу легкости, и оба искренне верили, что братьям, быть может, и говорить не нужно между собой. Что все и так ясно, потому что они видят друг друга насквозь. Но это «насквозь» было обманом. Пускай и не самым непоправимым и даже, в принципе не самым ужасным из тех, что знавало человечество, но, пожалуй, самым распространенным. Мы очень и очень заблуждаемся, полагая, что молчание в семье стоит иного разговора. Разговор, порой и состоящий сплошь из банальностей, человечнее. Он связывает говорящих, заставляя думать друг о друге.
Последней стадией отдаления Вали стала его влюбленность в Нину. Нина училась на архитектора. Неплохо рисовала. Была крайне необщительна и невелика ростом. От Вали он узнал о неурядицах в ее семье: отчим, принося в дом деньги, всячески требовал за это уважения к себе – уважения, нередко достигавшего гипертрофированных размеров. Нина тратила столько, сколько могла придумать, и при этом тихо ненавидела мужа матери. Она ненавидела и отца, оставившего семью одним весенним утром – ушедшего в библиотеку и не вернувшегося ни к вечеру, никогда вообще. Она жила и мстила каждым прожитым днем – чаще по мелочам, реже по-крупному. По-крупному ей удалось-таки отомстить, как она сама считала, когда они с Валей вкусили запретного плода наслаждений. Мать не прогнала ее из дому, но стала относиться иначе: в девочке она разглядела женщину и внезапно поняла, что совсем ее не знает. Точно рядом с ней теперь жила не та, которую она растила, кормила, лечила и по-своему любила все двадцать лет, а совсем другая какая-то Нина. И чувствовали все себя в семье Багетовых, точно в доме их обнаружился неожиданно невиданный доселе зверь. На самом деле он жил все время с ними, а они и не знали. И ни выгнать зверя, потому что тогда придется признать собственную близорукость, и ни оставить его как есть. Поэтому зверя решили выпустить гулять на четыре стороны. А зверю только того и нужно было.
Нина общалась с одним Валей. С Артемом – никогда. Хотя он и пытался несколько раз пойти на сближение. Нина не утруждала себя звать Валиных и его, Артема, родителей по имени-отчеству – она просто их не запоминала. Лучшим обращением было безлико уважительное «вы». Настя Нину приняла. В глубине души эта девочка казалась ей слишком простой, быть может, для ее сына, но в любом случае влюбленность в нее была лучше пристрастия к зеленому змию.
Евграф Соломонович был не так скор на симпатии. Он всякий раз пытался застигнуть Нину одну, когда та ждала Валю – мывшего руки или ушедшего ненадолго по своим делам, – застигнуть и разговорить. Причем он совершенно не допускал мысли, что Нина может его испугаться или элементарно не иметь желания вести с ним беседу. Нине Евграф Соломонович казался небожителем, интеллигентом, до уровня которого она не могла и не стремилась подняться. Это как в случае с Марианской впадиной: мы знаем, что она глубока, что она существует. Но никогда не поедем измерять ее собственноручно. Евграф Соломонович всего этого понять не мог и продолжал упорно стеречь Нину при каждом ее появлении. Тоже звал ее на «вы», отчего ей становилось смешно, и, цепляясь за ее немногословные ответы, лепил из них остроты. Все его попытки напоминали игру в одни ворота, и менее авторитетный в Нининых глазах Артем, несмотря ни на что имел больше шансов поговорить с ней, чем Евграф Соломонович.
«Ты больше не должен страдать всю жизнь, потеряв отца, мать, ребенка, друга или любимого. Теперь ты можешь просто взять и навестить их в любой удобный для тебя день. Давай поедем к нашим мертвым!»Что если смерть – не конец? Герой рассказа Петя похоронил бабушку, но однажды решает навестить ее на той стороне…
Никто в детстве не мечтает вырасти дворником, но кому-то приходится. Взрослеют ли наши мечты вместе с нами, или же им предстоит застыть в нас, как мухе в янтаре?
Один день из жизни стареющего писателя Рената Игоревича Рейнке, начавшийся с ухода молодой жены и завершившийся… терактом в метро.
Пьеса – острополемическая и скандальная. В основе – быт и нравы газеты, занимающейся рецензированием книг и освещением литпроцесса. Главный редактор – в прошлом талантливый поэт, но утратил веру в искусство на фоне циничной действительности. Его оппонент – легендарный Поэт, друг Бродского, решивший уйти из дома после скандала с женой… Два поэта встречаются, и это меняет жизнь каждого из них. Все прототипы очень узнаваемы.В 2006 году пьеса была удостоена премии Тома Стоппарда.
Что если старый платяной шкаф умеет видеть сны, иногда ест карандаши, и только ребенок знает, как поговорить с ним?
Рассказ-эссе, построенный на исследовании феномена письма в темноте. Когда мы пишем в темноте, мы играем с собой и с миром, но результатом игры могут стать невероятные открытия…
Все, что казалось простым, внезапно становится сложным. Любовь обращается в ненависть, а истина – в ложь. И то, что должно было выплыть на поверхность, теперь похоронено глубоко внутри.Это история о первой любви и разбитом сердце, о пережитом насилии и о разрушенном мире, а еще о том, как выжить, черпая силы только в самой себе.Бестселлер The New York Times.
Из чего состоит жизнь молодой девушки, решившей стать стюардессой? Из взлетов и посадок, встреч и расставаний, из калейдоскопа городов и стран, мелькающих за окном иллюминатора.
Эллен хочет исполнить последнюю просьбу своей недавно умершей бабушки – передать так и не отправленное письмо ее возлюбленному из далекой юности. Девушка отправляется в городок Бейкон, штат Мэн – искать таинственного адресата. Постепенно она начинает понимать, как много секретов долгие годы хранила ее любимая бабушка. Какие встречи ожидают Эллен в маленьком тихом городке? И можно ли сквозь призму давно ушедшего прошлого взглянуть по-новому на себя и на свою жизнь?
Самая потаённая, тёмная, закрытая стыдливо от глаз посторонних сторона жизни главенствующая в жизни. Об инстинкте, уступающем по силе разве что инстинкту жизни. С которым жизнь сплошное, увы, далеко не всегда сладкое, но всегда гарантированное мученье. О блуде, страстях, ревности, пороках (пороках? Ха-Ха!) – покажите хоть одну персону не подверженную этим добродетелям. Какого черта!
Представленные рассказы – попытка осмыслить нравственное состояние, разобраться в проблемах современных верующих людей и не только. Быть избранным – вот тот идеал, к которому люди призваны Богом. А удается ли кому-либо соответствовать этому идеалу?За внешне простыми житейскими историями стоит желание разобраться в хитросплетениях человеческой души, найти ответы на волнующие православного человека вопросы. Порой это приводит к неожиданным результатам. Современных праведников можно увидеть в строгих деловых костюмах, а внешне благочестивые люди на поверку не всегда оказываются таковыми.
В жизни издателя Йонатана Н. Грифа не было места случайностям, все шло по четко составленному плану. Поэтому даже первое января не могло послужить препятствием для утренней пробежки. На выходе из парка он обнаруживает на своем велосипеде оставленный кем-то ежедневник, заполненный на целый год вперед. Чтобы найти хозяина, нужно лишь прийти на одну из назначенных встреч! Да и почерк в ежедневнике Йонатану смутно знаком… Что, если сама судьба, росчерк за росчерком, переписала его жизнь?
Новый роман Владимира Мощенко о том времени, когда поэты были Поэтами, когда Грузия была нам ближе, чем Париж или Берлин, когда дружба между русскими и грузинскими поэтами (главным апологетом которой был Борис Леонидович Пастернак. – Ред.), была не побочным симптомом жизни, но правилом ея. Славная эпоха с, как водится, не веселым концом…Далее, цитата Евгения Евтушенко (о Мощенко, о «славной эпохе», о Поэзии):«Однажды (кстати, отрекомендовал нас друг другу в Тбилиси ещё в 1959-м Александр Межиров) этот интеллектуальный незнакомец ошеломляюще предстал передо мной в милицейских погонах.
Что объединяет эти две истории – белого генерала, кумира юнкеров, водившего батальоны в психические атаки, и никому не известную девушку из заштатного сибирского городка, которую в округе считают сумасшедшей и безжалостно травят, пользуясь всеобщим равнодушием?Прежде всего то, что истории эти не выдуманы…Надежда. Потому что, если вы прочли эту книгу, значит вы – неравнодушный человек.Нетеплохладный.Следовательно, никто не один.«Ты не один» – вот что я то шепчу на страницах, то хриплю в теле– и радиоэфир.Ты не один.Знай это, помни – иначе мир не устоял бы ни мгновения.Игорь Воеводин.
Барона Унгерн фон Штернберга принято считать либо душевнобольным, либо патологическим садистом. Первое не исключает второго, да и не оправдывает.Советская историческая наука последнего рыцаря – крестоносца белой армии – не любила. Но советские люди пели на кухнях под гитару: «Господа офицеры, попрошу вас учесть – кто сберег свои нервы, тот не спас свою честь».Потомок Аттилы, наследник Чингисхана, бунтарь, мистик и аскет, генерал русской армии в желтом монгольском халате с солдатским Георгием на груди, муж китайской принцессы, которого не брали ни пуля, ни шашка, был застенчив, как барышня, бесстрашен, как тигр, и до самозабвения предан людям.Они его и предали.Монголы ждали его восемьсот лет, и регулярно встречают до сих пор.Ветер, пустыня.
Русская красавица. Там, где она видит возможность любви, другие видят лишь торжество плоти. Ее красота делает ее желанной для всех, но делает ли она ее счастливой? Что она может предложить миру, чтобы достичь обещанного каждой женщине счастья? Только свою красоту.«Русская красавица». Самый известный и популярный роман Виктора Ерофеева, культового российского писателя, был переведен более чем на 20 языков и стал основой для экранизации одноименного фильма.