Источник - [25]

Наконец шаман закончил пассы, подхватил сумку пленника и властно произнёс:

— Ор ту ви нарэк. Тил а нэр карут! (Всё, он очнулся. Тащите ко мне! — язык менк`оа.)

— Во рулд тэ, сав`ир. (Будет исполнено, господин.)

За пределами темницы стоял погожий день, и сержант первое время щурился от яркого солнца. Когда глаза привыкли, он с интересом стал вертеть головой, пытаясь рассмотреть как можно больше.

Вокруг насколько хватало взгляда, располагались палатки из шкур. Кто-то у костра разделывал туши животных, кто-то рубил дрова, кто-то носил воду, в общем, жители занимались своими делами, хотя на пленника поглядывали не без любопытства.

Вскоре палатки закончились, и они оказались на берегу широкой реки, где за невысоким холмом возвышалась одинокая палатка. Даже не палатка, а целый шатёр, на создание которого, по прикидкам сержанта, ушла целая тьма скота. Колина ввели внутрь и усадили на пол. «Балахон» (так сержант стал называть шамана) положил сумку на небольшой столик и повернулся к стоящим у входа охранникам:

— Курат ёкшил. (Ждите снаружи.)

— Ита, сав`ир. (Да, господин.)

Воины поклонились и вышли, а шаман выбросил в сторону пленника руку с резным жезлом. С его кончика сорвалась голубая искорка и врезалась Колину в лоб. По телу пробежала судорога, и сержант с ужасом осознал, что совершенно не может пошевелиться. Выпучив глаза, он уставился на шамана. Тот подошёл и стал бесцеремонно шарить в карманах куртки. Не найдя ничего, кроме огнива, «балахон» вытащил кинжал из ножен, положил на стол и, потеряв к человеку всякий интерес, стал изучать его сумку.

Выудив из неё агат, шаман вдруг застыл как истукан, а потом резво подскочил и принялся возбуждённо трясти пленника за плечо.

— Та са мута ратк?! Та са ратку мута илут?! (Где ты это взял?! Где ты взял этот камень?!)

— Я не понимаю, что ты там лепечешь, — проговорил Колин, еле ворочая языком. Оцепенение не давало быстро говорить. Услыхав незнакомый язык, «балахон» прекратил трясти пленника и крикнул:

— Ших`атху! (Войдите!)

В шатёр вошли те двое, что тащили сержанта, и шаман властно проговорил:

— Этху, стлэс, навита! Ануста мора лин туска! (Увести, накормить, охранять! Скоро он мне понадобится!)

Охранники, подхватили Колина под руки и потащили на выход, но сзади раздался раздражённый голос хозяина шатра:

— Ти`атху! (Стойте!)

«Балахон» направил в сторону сержанта жезл, произнёс что-то нечленораздельное и Колин ощутил, что может шевелиться. Коротышки поклонились и выволокли пленника наружу…

* * *

Усевшись на пол землянки, Колин с блаженством вытянул ноги. То самое помещение, где он в первый раз очнулся после пленения, за неполные три седмицы успело стать родным.

Вот уже двадцать дней график пленника не отличался разнообразием. Поутру приходил один и тот же коротышка по имени Нурх и водил сержанта по деревне. Указывая то на огонь, то на животных, то ещё куда, Нурх произносил их названия на языке менк`оа, а Колин должен был повторять и запоминать. По прошествии семи дней его отводили в шатёр к шаману, где тот проводил с ним различные эксперименты.

В первый раз шаман велел раздеться, а потом долго осматривал тело сержанта. Его заинтересовал ожог, который к тому времени стал шрамом, образовавшим на груди интересный рисунок. От пятна, величиной с небольшую монету в разные стороны разбегались десятки белых ломаных нитей различной длины. Шаману шрам напомнил паутину, но на самом деле узор более всего был похож на треснувшее стекло.

Во второй раз коротышка снова заставил сержанта раздеться и лечь в центре шатра. Затем стал производить какие-то манипуляции со шрамом, отчего тот засветился мягким голубоватым светом. Это свечение настолько поразило Колина, что он попытался встать, но получив обездвиживающий разряд, вновь растянулся на полу.

А завтра его поведут к «балахону» в третий раз…

— Лучше не дёргайся, человек! — произнёс шаман, когда воины оставили их с сержантом один на дин. Жезл недвусмысленно поднялся в воздух. — Не то сделаю очень больно.

Проведя среди коротышек почти месяц Колин так и не смог сносно общаться на их каркающем наречии. Поэтому сейчас понял лишь слово «человек», что постоянно употребляли по отношению к нему, да и жезл в руках «балахона» был весьма убедителен. Испытывать на себе действие этого странного предмета больше не хотелось, и поэтому сержант решил не делать лишних движений.

Убедившись, что пленник слушается, шаман подошёл к одному из столиков и принялся что-то толочь в глиняной плошке. Потом пересыпал её содержимое в другую ёмкость, подлил воды и, помешивая, стал нашёптывать какие-то слова. Наконец закончил и жестом приказал сержанту раздеваться. Колин по привычке стянул только рубаху, но шаман указал и на остальную одежду. Пришлось раздеться донога.

Как и в прошлый раз, бубня под нос, шаман стал водить рукой над рисунком и нити шрамов в ответ засияли мягким светом. Через некоторое время сержанту показалось, будто на его грудь кто-то капает кислотой из пипетки. Он стал ёрзать, но ладонь коротышки с силой прижала к полу. Пленник посмотрел в глаза своего мучителя и ужаснулся. Глаз не было, вместо них пылало белое пламя.