Истинный убийца - [5]

— Убийство. Она была убита четыре года назад в Лондоне. Мы возвращались из гостей, когда какая-то сумасшедшая перерезала ей горло бритвой.

Крэйну стало нехорошо. Хантер с удовлетворением откинулся на стуле и, прищурив глаза, смотрел на убийцу. Потом вдруг засмеялся и сказал:

— Я знал, что месть будет сладка, но и не подозревал, что испытаю такое наслаждение.

— Вы сами сказали — вашу жену убила какая-то сумасшедшая, — справившись с собой, сказал Крэйн.

— Ты был там, — парировал старик. — Стоял в стороне и наблюдал. Эта безумная девка была с тобой заодно. Я тебя сразу узнал, когда ты сошел с поезда на станции.

— Почему тогда вы не оповестили полицию?

— Полицию? — переспросил Хантер. — Я сам для тебя полиция, судья и палач.

Крэйн улыбнулся и, наклонившись вперед, спросил:

— А что мне помешает стать палачом для тебя?

— Я. — Раздался голос за спиной.

Крэйн обернулся и увидел стоящую на пороге Вайолет с ружьем в руках. Убийца еще раз невольно восхитился этой необычной женщиной, из которой позже вырастет матерая хищница. Только он этого, похоже, не увидит.

— Осторожно, — насмешливо предупредил Крэйн, — ружья имеют обыкновение стрелять.

— Поверьте, я знаю, мистер Стоунер, — в тон ему ответила Вайолет. — Я не лгала вам, когда говорила, что в этом лесу нет зверя, способного причинить мне вред. Прежде, чем мы начнем, я хотела бы узнать — почему вы сделали это? Как вы стали тем, чем стали? У нас есть немного времени.

— Времени до чего? — спросил Крэйн.

— Узнаете, — загадочно улыбнулась девушка. — Нет, папа, сидите, я послушаю нашего гостя отсюда. Облегчите свою душу, если она у вас есть, расскажите нам все.

— Впервые у меня будет столь очаровательный исповедник, — галантно поклонился Крэйн, не сводя безнадежного взгляда с пульсирующей жилки на шее Вайолет и мечтая вцепиться в нее зубами. — Что ж, извольте.

История Крэйна

Двадцатилетний Ксавье Дезариж стоял посреди винного погреба и с ужасом в широко открытых глазах осматривался. Отец строго настрого запретил Ксавье приближаться к погребу. Он говорил, что помещение пришло в негодность и вот-вот обрушится, но это лишь разожгло любопытство юноши. Стащив у отца ключ, он вошел в запретное подземелье.

Погреб в их загородном поместье был велик и содержал он отнюдь не вино. Десятки застывших женских фигур разной степени обнаженности занимали это мрачное помещение.

Вот одна, небрежно задрапированная в синий шелк, протягивает Ксавье букет цветов, таких же застывших и мертвых. Вторая, надменно приподняв изящную головку, смотрит куда-то вглубь погреба. Третья слегка улыбается, словно погрузившись в сладкие грезы о возлюбленном.

Увидев среди неподвижных женщин знакомое лицо, Ксавье вскрикнул, бросился вперед и упал на колени перед Кати. Именно такой он ее и запомнил с тех пор, как Кати пропала без вести. Только обычно его обожаемая няня надевала на себя гораздо больше одежды.

Кати смотрела на своего подопечного безжизненным взглядом восковой куклы, каковой собственно и являлась. Ксавье посмотрел на ее левый висок и почувствовал, что сходит с ума. Что за безумный скульптор изобразил даже тот самый едва заметный шрам на границе волос Кати. Шрам, причиной появления которого был Ксавье.

Однажды, недовольный тем, что Кати велит ему идти спать, мальчик бросил в нее стакан. Тот разбился, и осколок оставил тонкий порез на лице няни, пошла кровь. Перепуганный Ксавье ревел и молил о прощении, а Кати прижимала платочек к виску и уверяла, что совсем не сердится.

А вдруг Кати не восковая кукла? А вдруг она… Юноша смотрел на шрам, ловил широко открытым ртом воздух и думать забыл про отца. Поэтому голос застал его врасплох.

— Что ты здесь делаешь?

Ксавье вздрогнул и посмотрел на стоящего у лестницы отца.

— Это ТЫ что здесь делаешь? — спросил он срывающимся голосом и обвел рукой пространство погреба. — Что все это значит?

— Так, небольшой музей восковых фигур, — небрежно ответил отец, пожав плечами, но избегая встречаться с взглядом сына.

— Это Кати! — крикнул Ксавье, глотая слезы. — Моя мать тоже здесь? Отвечай!

— Успокойся, — мягко сказал отец. — Уйдем отсюда, и я расскажу тебе все. Хотя я предпочел бы, чтоб ты узнал об этом попозже и не так стремительно.

— Видишь ли, Ксавье, — сказал отец, сидя в кресле и глядя в бокал с вином, — мне скучно. Почти всегда. Это какой-нибудь ремесленник или крестьянин может искренне наслаждаться своими простыми радостями. Я богат и пресыщен. Боюсь, тебя ждет та же участь, но сейчас не об этом. Меня всегда привлекало все прекрасное, но истинная красота инертна. Только неподвижность максимально отражает совершенство линий и форм. Меня никогда не вгоняли в экстаз живописные деревенские пейзажи или загадочные морские просторы, лишь женским телом я мог любоваться бесконечно. Только соблазнительные изгибы этих ветреных созданий могли утолить мой эстетический голод. К сожалению, совершенство смазывается массой жестов, зачастую абсолютно ненужных. Юная кокетка убирает выбившийся из прически локон, а он так красиво лежал на ее точеной шее. Вот она томно хлопает ресницами, а меня переполняет черная злоба, ведь всего секунду назад ее взгляд был так загадочен и прекрасен. Визгливый смех этой очаровательницы окончательно разбивает магию совершенства. Мне остается только раскланяться и покинуть ее общество, чувствуя себя разочарованным и обманутым. «О, почему не в моих силах заставить ее замолчать, застыть где-то между мирами, где этого чудесного, юного тела никогда не коснется тлен. Как мне избавить эту девушку от шелухи вульгарных телодвижений, в которые она закутана, словно в кокон», — такие размышления одолевали меня, Ксавье. Я жаждал обладания прекрасным, только это могло спасти меня от скуки. Однажды, причудливый ассоциативный ряд заставил меня вспомнить энергичного отпрыска мадам Лавуазье. Этот юноша был большим любителем бабочек, и целые дни посвящал их поимке. Затем старательно засушивал и помещал под стекло. Я не раз любовался его коллекцией, радуясь возможности смотреть сколь угодно долго на неподвижную красоту этих ярких созданий. И тут по моему телу пробежала нервная дрожь, в затылке кольнуло. Да! Я соберу свою собственную коллекцию, но мои экспонаты будут несколько крупнее и неизмеримо прекрасней гадких насекомых сопляка Лавуазье.