Истина протеста - [29]

Церковь, как таковая, не может быть объектом нашей веры в полном смысле этого слова. Церковь – это сообщество верующих, место, где верят, а не то, во что верят. Такое учение о Церкви обладает огромным критическим потенциалом. Но – обратим внимание – это протест, направленный прежде всего против самих протестантских церквей. Никакая церковь (и лютеранская в том числе, может быть, даже прежде всего) не может быть признана самоценностью. Таким образом, протестантизм в своей глубинной сущности – это не новая форма церковности, а протест против церковности вообще, протест во имя Христа, протест во имя Бога.

И здесь мы возвращаемся к тому, чем мы завершали первую главу: протестантизм в его лютеранском понимании – это, действительно, движение радикального протеста. Речь идет о протесте против всяких ограниченных (как бы неизбежны они ни были) форм выражения и осуществления истины ради самой истины (сколь бы непостижимой при этом она ни была).

Заключение

Я надеюсь, что мне удалось показать читателю уникальный характер евангелическо-лютеранской Церкви, в широком смысле слова – традиционных протестантских церквей вообще. По моему убеждению, лютеранство занимает совершенно особое место среди всех христианских вероисповеданий и церквей. Оно не просто одна из этих церквей, а экклезиологически оформленная попытка указать на то, что стоит по ту сторону любой церковности, на то, что является основой любой церкви – на Евангелие Иисуса Христа. Это сообщество людей, которые стремятся строить свою жизнь, формулировать свое вероучение исходя не из той или иной церковной, национальной или культурной традиции, а из своей захваченности событием креста Христова.

Понятно, что такая картина является идеальной. На практике лютеранство, как уже упоминалось, давно обрело свою конкретную (пусть и не столь четко очерченную, как во многих других церквах и допускающую огромное разнообразие) «форму». Этой формой и ее лучшими сторонами мы, лютеране, вполне можем в хорошем смысле этого слова гордиться и опираться на нее в своей жизни. Но мы не можем и не должны эту форму и ее конкретные проявления абсолютизировать. Они, как и все остальное, должны снова и снова подвергаться протесту. Более того, как уже говорилось, этот самый протест (пусть и не всегда на первый взгляд очевидный) и составляет сущность лютеранской формы, лютеранской «церковности».

Однако этот протест не останавливается только на конкретных формах церковности. Он обладает и иным, тоже уже описанным в этой книге, измерением. Лютеранство – это устремленность вовне всякой церковности. Но это устремление не на нечто абстрактное. Это устремление ко кресту. Крест же, будучи откровением, является тем самым символом великой и страшной Тайны, непостижимости и невыразимости Бога. Таким образом, протесту подвергаются не только церковные формы, но и конкретные и ограниченные образы Бога, те способы, которыми люди говорят о Боге, даже самые возвышенные, то, что мы вольно или невольно считаем Богом. Здесь при желании можно усмотреть некоторое сходство с православной апофатикой, которая также пытается приблизиться к Богу, идя по пути отрицания. Разница, на мой взгляд, состоит в том, что, если в православии речь идет прежде всего о мистическом опыте, то в лютеранском благочестии – об экзистенциальных переживаниях верующего.

Но надо понять и следующее: протест, о котором идет речь, это не огульное и безоглядное отрицание всех и вся. Интересно, что именно Лютеранская церковь, до предела заостряя этот протест (здесь можно усмотреть даже некоторое ее отличие от, как кажется, более умеренного в этом протесте реформатства), в то же самое время почти везде переняла из католической и общехристианской традиции куда больше элементов (чем то же реформатство или другие протестантские конфессии): относительно богатая литургия, опирающееся на более или менее традиционные формулировки вероучение, некоторые прочно сложившиеся формы повседневного благочестия.

Протест лютеранства – это умение жить в напряжении между необходимостью конкретных форм церковности и речи о Боге и пониманием их несовершенства, более того, их опасности. Именно поэтому быть лютеранином очень нелегко: постоянно хочется снять это напряжение, сделать выбор в пользу одного из его полюсов или найти некое «гармоничное» решение. Понятно также, что наиболее «сильной», наиболее притягательной оказывается при этом именно первая, «позитивная» сторона. Именно она и является к тому же тем, что в первую очередь бросается в глаза тому, кто начинает свое знакомство с лютеранством, и может даже наглухо заслонить его исконный протестный характер. Более того, эта сторона вообще по-человечески является наиболее простой и понятной, она присутствует и в самых примитивных религиозных течениях. Поэтому в этой книге я и постарался подчеркнуть вторую сторону этого напряжения – сторону протеста.

Подводя итог и предельно заостряя, «дух» лютеранства можно выразить так: это отказ от праведности дел и безусловная захваченность событием креста Христова, а также вызванный этой захваченностью, обращенный как вовне, так и прежде всего вовнутрь, радикальный протест: протест против Церкви – во имя Церкви и протест против всяких ограниченных форм речи о Боге – во имя Бога. Этот протест и создает базу для позитивного формулирования отношений человека с Богом. Это отношения безусловного принятия грешного и виновного человека непостижимым в Своей святости Богом. На практике эта истина выражается в тех конкретных традиционных принципах лютеранского вероисповедания, с которыми читатель мог ознакомиться в этой книжке: