Истина протеста - [18]

милости Бога. Наша праведность в том, что Бог принимает нас в смерти Иисуса Христа. На традиционном языке это описывается так: мы грешны по своей природе, но праведны в глазах Божьих. Можно вспомнить и несколько развить уже приведенный нами образ. Мы – стрела, выпущенная мимо цели. Но случилось невероятное, и сама мишень вдруг подвинулась, чтобы встать так, чтобы мы в нее попали. Мы по-прежнему летим не так как надо, не так, как должны были бы. Но мы в то же время летим прямо в цель.

Здесь можно еще раз привести те лично окрашенные, написанные в период тяжелейших испытаний слова Йохена Клеппера, известного немецкого христианского писателя и поэта XX века, которые стали своеобразным эпиграфом этой книги: «Сможет ли еще взойти звезда в наших сердцах? Не получается ли, что наши звезды заходят, падают, но мы все же знаем, что звезда утренняя восходит над нашим заходом и падением. И падая, погибая из-за нашей собственной и чужой вины, мы не можем ни на чем больше остановить свой взгляд, как на этой утренней звезде, которой в наших сердцах уже больше не взойти»[13]. Погибая из-за греха, не отрывать взгляда от Христа – это и есть вера, оправдывающая человека.

Несколько слов надо сказать и о тех вопросах, которые часто адресуют протестантам. Звучат эти вопросы примерно так: «Не получается ли так, что человек, зная, что он уже оправдан и спасен, полностью откажется от совершения добрых дел и будет пребывать в грехе?» Я очень надеюсь, что после всего вышеизложенного станет ясна полная нелепость таких вопросов. Они пытаются втиснуть все в какие-то жесткие и плоские схемы и потому совершенно не затрагивают подлинной сути дела. Но если какие-либо неясности еще остались, то можно попробовать ответить так: цель учения об оправдании по благодати через веру не в том, чтобы принизить значение добрых дел, а в том, чтобы наконец по-настоящему дать им их истинное достоинство. Подлинное добро – это добро, совершаемое свободно, а не из страха наказания или стремления заслужить награду, или даже стремления самому стать лучше. Подлинное добро совершается не тогда, когда мы думаем о том, какая нам самим польза от совершённого, а тогда, когда мы думаем только о пользе наших ближних. Верующий, освобожденный от необходимости оправдывать себя, теперь может совершать именно такое, в полном смысле этого слова, бескорыстное добро. И, я думаю, никто не будет сомневаться, что в истории Лютеранской церкви и протестантизма вообще можно найти огромное количество примеров таких добрых дел.

Да, христианин должен идти по трудному и узкому пути. С этим Лютер и его последователи вполне согласны. Однако лютеране понимают этот путь совершенно иначе, чем монахи и пуритане всех мастей. Для них этот путь труден и узок потому, что ведет в сторону от мирских соблазнов и радостей, для них это путь, уводящий от мира. Для Лютера речь идет о трудности отвлечься от себя самого, от своих усилий и пустых угрызений совести. Христианин должен обратить свой взгляд единственно на Христа и перестать думать об отдельных прегрешениях, постоянно взвешивая их. Известны, на первый взгляд кажущиеся скандальными, слова Лютера: «ресса fortiter, sed fortius fide et gaude in Christo» – «Греши мужественнее, но еще более веруй и радуйся во Христе». Грех, подлинный грех, не в моральных прегрешениях, не в сексуальной склонности человека – как часто учили в Средние века и как часто все еще думают очень многие – не в мирских удовольствиях, даже не в серьезных проступках. Подлинный грех – это то, что отделяет нас от Бога, само наше состояние после грехопадения. И это состояние теперь преодолено – но преодолено не нашими чистыми и высокими делами, не нашей аскезой, не особенно возвышенной моралью, а только верой во Христа. И если мы веруем, то ничто уже не сможет отделить нас от Бога. Нам отныне не нужно бояться отдельных грехов. Нам не нужно тщательно копаться в каждом нашем поступке: а не совершим ли мы тем самым грех. Нам нужно смело и решительно действовать во благо нашим ближним. Это важный протестантский принцип: поступать не по написанному закону, а по любви. Любовь же очень конкретна, она всегда смотрит на конкретную нужду конкретного человека, а не на некие «вечные» принципы. В этом дарованная нам свобода: свобода служить ближним.

Здесь можно подвести итог. По моему убеждению, лютеранское учение об оправдании, действительно, в корне своем экуменично и стоит по ту сторону всевозможных ограниченных толкований события креста. Оправданным является тот человек, которого захватило событие креста, кто ориентирует на него свою жизнь. Как конкретно проявляется эта захваченность, какие конкретные слова, описания, догмы и вероучения находит человек, чтобы выразить ее, это, в конце концов, не так уж важно. Они всегда будут несовершенными, ограниченными, искаженными, но истинной будет в них сама устремленность ко кресту. Эта устремленность и является той верой, которой человек принимает свое оправдание. Хороший протестантский богослов может распознать эту устремленность, например, в жизни «спасающегося» в пустыне отшельника, хотя сама идея спасения через аскетическую практику глубоко чужда протестантизму и осуждается им. Эта вера, эта захваченность событием креста может жить в самоотверженном служении пренебрегающего столь важными для лютеранина Словом и Таинством солдата Армии Спасения обездоленным, и в постоянном стремлении какого-нибудь мистика к невыразимым переживаниям единения с Богом. Эта же захваченность, несомненно, присутствовала даже и в насквозь этическом, лишенном религиозной чувствительности и вкуса благочестии таких мыслителей, как Лев Толстой, противопоставлявших себя официальной Церкви и ее традиционной проповеди.