Истина и наука - [4]
Этот вопрос, как его ставит Кант, свободен ли от всяких предпосылок? Отнюдь нет, так как он ставит возможность безусловно достоверной системы знания в зависимость от того, что она строится только из синтетических и таких суждений, которые добываются независимо от какого-либо опыта. Синтетическими суждениями Кант называет такие, в которых понятие предиката привносит в понятие субъекта что-либо, лежащее совершенно вне этого последнего, «хотя бы оно стояло с ним в связи»,[6] в то время как в аналитических суждениях предикат высказывает лишь нечто, уже содержащееся (в скрытом виде) в субъекте. Здесь, пожалуй, не к месту входить в рассмотрение остроумных возражений Иоганна Ремке[7] против такого деления суждений. Для настоящей нашей цели достаточно убедиться, что достигнуть истинного знания мы можем только при помощи таких суждений, которые к одному понятию присоединяют второе, содержание которого, по крайней мере для нас, не заключено еще в первом. Если мы назовем вместе с Кантом суждения этого класса синтетическими, то мы все-таки можем признать, что познания в форме суждений могут быть добыты только тогда, когда соединение предиката с субъектом будет таким синтетическим. Но дело обстоит иначе со второй частью вопроса, который требует, чтобы эти суждения были априорными, то есть добытыми независимо от всякого опыта. Вполне возможно,[8] что таких суждений вообще не существует. Для начала теории познания должно считаться совершенно не установленным, можем ли мы приходить к суждениям помимо опыта или только через него. Более того, для непредвзятого мышления такая независимость кажется заранее невозможной. Так как, что бы ни было предметом нашего знания, оно должно встретиться нам сначала как непосредственное индивидуальное переживание, то есть стать опытом. Ведь и математические суждения мы добываем не иным путем, как получая опыт о них в определенных отдельных случаях. Даже если, как это делает, например, Отто Либман,[9] считать их основанными на известной организации нашего сознания, то все-таки дело не изменится. Можно тогда, конечно, сказать: то или иное положение имеет принудительную значимость, потому что, если снимается его истинность, то вместе с тем снималось бы и сознание; но его содержание как познание мы можем получить, только если оно станет для нас переживанием совершенно так же, как какое-нибудь событие во внешней природе.
Пусть содержание такого положения будет заключать элементы, которые служат залогом его абсолютной значимости, или пусть эта значимость обеспечена в силу других оснований, я все же не могу ими овладеть иначе, как при условии, что это положение явится мне как опыт. Это одно.
Второе сомнение заключается в том, что в начале теоретико-познавательных исследований никак нельзя утверждать, что из опыта не может исходить никаких безусловно значимых познаний. Без сомнения, отлично можно мыслить, что сам опыт мог бы дать такой признак, которым была бы обеспечена достоверность добытых из него истин.
Итак, в кантовской постановке вопроса заложены две предпосылки: во-первых, что кроме опыта мы должны иметь еще один путь для достижения познаний, и, во-вторых, что всякое опытное знание имеет только условную значимость. Что эти положения нуждаются в проверке, что в них можно сомневаться, этого Кант совершенно не сознает. Он просто переносит их, как предрассудки, из догматической философии и кладет их в основу своих критических исследований. Догматическая философия предполагает их значимыми и просто применяет их для достижения соответствующего им знания. Кант предполагает их значимыми и только спрашивает себя: при каких условиях могут они быть значимыми? Ну, а если они вообще не имеют значимости? Тогда все здание кантовского учения лишено всякого основания.
Все, что излагает Кант в пяти параграфах, предшествующих формулировке его основного вопроса, есть попытка доказательства, что математические суждения синтетичны. Но приведенные нами выше предпосылки как раз остаются в качестве научных предрассудков. Во втором введении к «Критике чистого разума» говорится: «Опыт, правда, учит нас, что нечто создано так или этак, но не учить, что это нечто не могло бы быть другим», и: «Опыт никогда не дает вашим суждениям истинной или строгой всеобщности, но только допущенную и относительную (через индукцию)». В 'Пролегоменах» мы находим: «Сначала, что касается источников метафизического-познания, то уже в самом его понятии заложено, что оно не может быть эмпирическим. Принципы такового (сюда относятся не только основные положения, но и основные его понятия) никогда, таким образом, не могут быть добыты из опыта, так как оно должно быть не только физическим, но и метафизическим, то есть познанием, лежащим по ту сторону опыта' . Наконец, в «Критике чистого разума»[10] Кант говорит: «Прежде всего нужно заметить, что собственно математические положения суть всегда суждения a priori и не эмпиричны, потому что они в себе самих несут необходимость, которую нельзя добыть из опыта. Если же этого не захотят признать, пусть будет так: тогда я ограничу мое положение чистой математикой, понятие которой уже включает в себя, что оно содержит не эмпирическое, а только чистое познание a priori». Мы можем открыть «Критику чистого разума» на любом месте, и мы найдем всюду, что все исследования в этом сочинении ведутся с предпосылкой этих догматических положений. Коген
