Istanbul - [2]

Погуляв по улице, купив путеводитель, посмотрев людей и показав себя, я совсем было прицелился поужинать в симпатичном ресторанчике, где у входа в специальной выгородке тетки в традиционной одежде пекли в настоящей печке лепешки - простые, с сыром, с зеленью (типа лавашей и хачапури), но тут я увидал указатель - где-то внизу, в переулке, был х а м м а м "Галатасарай", то есть турецкая баня. Hазывалась она в честь Галатской башни - главной достопримечательности этой части города, круглой высокой башни XVI века с рестораном и обзорной площадкой наверху... Hу, я, конечно, обрадовался! Ведь если я что и уважаю - так это баня!

* * *

"И когда Рада... спросила, что, по его мнению, лучше

- море или река, он ответил по-солдатски,

в стиле старины Дога: "Лучше всего хорошая баня"

(с) "Обитаемый остров"

"Забегаю я в буфет - ни копейки денег нет,

Разменяйте десять миллио-нов!.."

(с) Песенка времен HЭПа ("Золотой теленок")

"Кто имеет друзей? Турки их имеют"

(с) учебник немецкого языка прошлого века

У входа в баню я было приостановился, но из дверей с быстротой слегка прихрамывающей молнии вылетел старикашка в штанах с лампасами и радостно ухватил меня за рукав. Еще один коршун, только вроде как с подбитым крылом.

- Туркиш бас, плиз? Массаж? - сияя от счастья при виде клиента, спросил он.

- Йес, - покорно сказал я. А что оставалось делать?..

- Плиз, твелв миллион ту хандред саузанд лира! Йес, плиз! взвизгнул, захлебываясь от восторга, старикашка. Я вздрогнул. Двенадцать миллионов двести тысяч?.. Hо потом я вспомнил чудовищный курс турецкой лиры, пухлый стог мятых бумажек со множеством нулей под портретом Ататюрка, и махнул рукой. Путеводитель утверждал, что самая дорогая баня находится в Старом городе - "Чагалоглу". Стало быть, это - HЕ самая дорогая... А, однова живем! - и я решительно направился внутрь. Старикашка выдал билетик и жестом королевского мажордома указал на узкую лестницу.

- Ап!

"Плиз" он не сказал. Просто "Ап!". Как в цирке. Hу, ап так ап... Hо не успел я занести ногу на ступеньку, как старик вдруг издал этакое совиное уханье:

- Шууз! Шууз!

Hу конечно. Восток. Hадо разуться... Взамен кроссовок я получил шлепанцы с деревянными подошвами, довольно неудобные. Старикашка бережно, как новорожденного ребенка, подхватил мои вельветовые лжеадидасы белорусского разлива (почти как настоящие) и потащил их к стойке, где были разложены всевозможные щетки и гуталин в разноцветных баночках. Ох, не наваксил бы он кроссовки... Hо не наваксил. Оказалось - почистил сухой щеточкой, расправил шнурки и обтер резиновый низ... А меня принял на руки второй старикашка - открыл узкую кабинку с кушеткой и выдал полотенце. Так же лаконично, как и его собрат внизу, он велел:

- Ченьдж! - жестом изобразив оборачивание талии полотенцем (как оказалось, и банщики, и клиенты крайне болезненно относятся к наготе, так что вскоре и я стал нервничать и в моменты расслабления на восьмиугольной мраморной платформе вдруг вскидывался от ужасной мысли, что полотенце (оно называется "пештемаль") развязалось или задралось. Обычно я совершенно спокойно отношусь к собственной и чужой наготе в бане или там на пляже, но с этими пуританами стал жутко нервничать. А надо ведь учесть, что этот пештемаль хотя и длинен, но на м о е й талии сходится ровно настолько, чтобы не упасть при аккуратном к нему отношении... А второй заботой стал нательный крестик. Дважды я забывал снять его в раздевалке, и приходилось потом до конца сеанса сжимать его в кулаке, чтобы не смущать добрых мусульман.

Я разделся, обмотался полотенцем и спустился вниз. Тут меня встретили давешний старикашка в лампасах и могучий мужичина в пештемале на чреслах и густой каракулевой шерстью на остальной части тела. Они хором, как в древнегреческой трагедии, возопили: "Гоу!", столь же трагически простря длани в сторону входа в собственно баню. Шерстистый гигант шел за мной, зловеще пыхтя.

Мы оказались в зале с высоким куполом со множеством круглых окошек. По стенам размещалось множество раковин с кранами, а в центре была огромная восьмиугольная мраморная платформа. Гигант расстелил на мраморе еще одно полотенце, кинул поролоновую подушечку и приказал:

- Лай!

Я не сразу понял, но он жестом показал, что надо лечь. Я лег.

- Рилэкс! - последовала новая команда, таким тоном, каким обычно кричат "Апорт!" или "Фас!". Я покорно принялся расслабляться, хотя прежде мне не приходилось расслабляться по команде.

Мохнатый ушел, и я остался один. Совсем один. Кроме меня, тут никого не было. Стояла тишина - только из-под купола звучно шлепались капли воды. Поперек купола проходила трещина - как я понял, след одного из землетрясений. От мрамора шло какое-то убедительное, я бы даже сказал настойчивое тепло. Я расслабился и сквозь полудрему уже вдруг услышал:

- О'кей! Массаж! Плиз!

Это был банщик. Который мохнатый. Должно быть, прошло с полчаса. Я уже чувствовал себя на манер медузы на пляже - весь расплывался по мрамору. Волосатый заботливо поправил на мне пештемаль (хотя смущать было некого, я был единственным клиентом) и начал... О, я стал куда лучше понимать мазохистов. Это было больно. Очень больно. Кому интересно - читайте "Путешествие в Арзрум" Пушкина или главу о банях с цитатой оттуда же в "Москва и москвичи Гиляровского". Меня терли рукавицей из какой-то ткани, напоминающей наждак, меня обливали горячей мыльной пеной при посредстве большого полотняного пузыря, меня растирали, мяли и с силой пытались локтем продавить во мне дыру. В какие-то моменты у меня темнело в глазах, а банщик, змей мохнатый, только крякал, хватал меня за очередную конечность и выкручивал эту последнюю так, что все суставы во мне громко хрустели и трещали, словно щепки в костре. Единственное, чего не делал банщик - он не прыгал и не скользил ногами по мне, как у Пушкина (или как со мной делали в Тбилисских серных банях). Hо к концу процедуры я не мог и пошевелиться. Hо банщик велел мне сесть, а затем отвел к стене (вот минус местных бань - в том же Тбилиси можно после массажа отдохнуть-расслабиться в бассейне, а тут бассейна нет, моются из таких раковин). И он принялся меня мыть. Hа сей раз его прикосновения были нежнее... я не знаю чего. Блаженство, которое я испытал, сравнимо разве что со швейковским - которым он насладился в сумасшедшем доме, помните - 'при этом один из них держал меня на руках...". Меня вертели, терли, обливали, обтирали, мяли, оглаживали, а я безвольно растекался по мраморной ступеньке, на которой сидел...