Исследование океанских глубин - [37]

Внизу виднелся типичный для этой страны пейзаж. Слева возвышались горы, справа расстилался Тихий океан, в котором отражались последние лучи солнца. От самой Тихуаны не было видно следов жилья, и только сейчас мы заметили несколько строений. По мере того как мгла все дальше уходила на запад, стало различаться мерцание огоньков, разбросанных то там, то здесь. Под нами тянулась единственная дорога, шедшая из Ла-Паса, по ней медленно двигалась машина, освещая фарами путь. Самолет то поднимался, то опускался, подхватываемый воздушными потоками,— даже с шестью человеками на борту он казался легким как пушинка. Летчик что-то говорил по радио, но почти невозможно было разобрать что, скорее всего, из-за моих недостаточных познаний в испанском языке. Насколько я понял, он переговаривался с администрацией аэродрома или гостиницы, куда мы направлялись.

Между тем совсем стемнело. Мы с трудом различали какие-то огни и очертания горных вершин, по-видимому, неподалеку от воды. Самолет резко накренился и начал снижаться. Вскоре впереди показались огни. По кромке аэродрома также виднелись огни, только слишком тусклые. На мгновение на краю поля вспыхнули две автомобильные фары. В свете прожекторов нашего самолета видна стала земля. Самолет был еще слишком высоко. Пилот поднял закрылки, загудел зуммер, и машина начала терять высоту. Летчик до отказа прибавил газ, но было слишком поздно. Последние метра три мы падали камнем вниз. Однако самолет лишь дважды подпрыгнул и покатил, трясясь, по гравиевой посадочной дорожке. Пилот, сбивчиво говоря по-английски, извинился за плохую посадку. Было удивительно, что тяжело груженая машина так хорошо катилась по грунтовой, посыпанной гравием дорожке. Вслед за нами приземлился и второй самолет.

Спустя четверть часа мы ехали в открытых пикапах по окраине селения. Улицы его не освещались, но иногда в свете фар можно было разглядеть небольшой дом с соломенной крышей, в окне которого горела керосиновая лампа.

Двигаться по песчаной дороге было тяжело. Пыль стояла столбом. Вскоре, поднявшись по крутому склону холма, над которым нависло нагорье, мы добрались до «Гасиенды». Ярко освещенная гостиница имела весьма привлекательный вид. Мы здесь переночуем, а может, пробудем и дольше — пока не придет судно. День был долгим, и мы почувствовали, что очень голодны. Вместе с коллегами из лаборатории электроники и института Скриппса мы собрались в столовой. Казалось, что стоит глубокая ночь, хотя пробило только семь.

Владельцем гостиницы был некто Родригес, сын бывшего президента Мексики. Как и два других крупных отеля, этот отель обслуживал американцев — обычно любителей морского лова рыбы или же состоятельных туристов, ищущих заброшенные, уединенные уголки. «Гасиенду» выстроили год назад из местных материалов, точнее из шлакоблоков, изготовленных здешними мастерами. Полы были покрыты великолепными плитками, помещения украшены деревянными скульптурами и резьбой, выполненной местными умельцами. В гостинице могло разместиться человек 40—50, но в то время, кроме нас, находилось не более десятка гостей, потому что сезон еще не начался.

Пища оказалась хорошей и простой, но совсем не такой, какую можно было ожидать в подобной глуши. Мне грезились всяческие диковинные, экзотические яства, поэтому нетрудно представить мое разочарование, когда Джон Хаучен, сотрудник лаборатории электроники, стал объяснять:

— Почти все продукты доставляют сюда из Сан-Диего на частном самолете. Говорят, выходит дешевле, да и выбор продуктов лучше. Кроме того, люди, не привыкшие к мексиканской кухне, не так страдают от перемены стола. Но ты подожди, когда нас станут угощать здешним хлебом,— вот это настоящая мексиканская пища.

Джон был прав: хлеб местной выпечки оказался изумительным. Тут, кроме того, к столу подавали свежие фрукты. Особенно сладки и сочны были плоды дынного дерева. После обеда кое-кто из наших принялся играть в карты, но я устал и отправился на боковую. Зато поутру проснулся сразу после восхода солнца и к семи часам, когда открылась столовая, успел совершить небольшую прогулку вокруг гостиницы. Стояла она в живописном месте. Видны были гавань, суровые скалы полуострова и южная часть побережья Калифорнийского залива. Гостиница возвышалась на гребне в 30 метрах от воды. В узкой части гавани (там же начинался каньон Сан-Лукас) располагался рыбоконсервный завод. В Сан-Лукасе это основная отрасль промышленности, к тому же она получает правительственные субсидии. Рыба добывается в прибрежных районах, и возле длинного причала под разгрузкой всегда стоит рыболовецкое судно, а то и не одно. На заводе в разгар сезона занято 200—300 человек. Рыбоконсервный завод — как бы средоточение всей деятельности селения. Здесь находится местная электростанция, причал для заправки судов дизельным топливом и пресной водой; тут же установлен гудок, который служит жителям городка вместо колокола.

Само селение расположилось в лощине, стиснутой горами. Сразу за гостиницей тянулась грунтово-гравиевая полоса для посадки в дневное время принадлежавшего гостинице самолета, а также для частных машин. По другую сторону посадочной полосы простиралось поле, заросшее кактусами и мескитом, а чуть выше него начинались дома. Из окна гостиницы можно было разглядеть лишь несколько строений. Позавтракав яичницей с перцем (huevos con rancheros) и плодами дынного дерева, к которым подали домашние булочки, я готов был приняться (правда, без особого энтузиазма) за дело.