Исс и Старая Земля - [92]

— В Помбареалесе я знаю всех! — гордо ответил Эстебан и свернул на Кале Мадуро, вымощенную еще в незапамятные времена и теперь зияющую огромными дырами на мостовой. Дома стояли на большом расстоянии друг от друга, окруженные двориками, в которых изредка встречались хилые, искривленные постоянными ветрами деревца. Эстебан ткнул пальцем в дом, выходивший на улицу слепыми окнами с несколькими сухими кустами во дворе.

— Этот можно купить и очень дешево!

— Но он какой-то заброшенный.

— Это потому, что его замучило привидение Эдгара Самбастера, который повесился однажды ночью, когда с гор дул сильный ветер.

— И с тех пор здесь так никто и не живет?

Эстебан печально покачал головой.

— Хозяева уехали куда-то в другие миры. А несколько лет назад профессор Соломон ввязался в какой-то скандал и укрывался в этом доме аж несколько недель. Правда, с тех пор о нем никто больше ничего не слышал.

— И неужели никто так ни разу и не зашел туда проверить, не повесился ли и он, как прежний несчастный?

— Так и подозревали, но констебль ничего такого не обнаружил.

— Странно. — Кэб медленно подъехал к другому дому, который ничем не отличался от первого, если не считать пары статуй в натуральную величину перед парадным крыльцом, изображавших нимф, поднявших руки в немом благословении.

— А здесь кто живет?

— Это дом Гектора Лопеса, кладбищенского садовника. Какие-то могилы двух старых господ перенесли подальше отсюда, и он притащил сюда этих срамниц.

— Однако, это весьма неплохие статуи.

— Может оно и так, да уж больно они голые. А вы как считаете?

— Я не нахожу в них ничего оскорбительного для нравственности. Может быть, соседи ему просто завидуют?

— Спорить не буду. А вот и дом Леона Казинда, мясника. Он любитель пения, и его часто можно услышать в кантине, что трезвого, что пьяного.

Кэб двигался дальше, Эстебан разболтался, и девушка узнала немало о жизни и привычках обитателей Калле Мадуро. Наконец они подъехали и к дому под номером 31, называвшемуся Каса Лукаста. Это оказалось трехэтажное строение, несколько более крупное, чем остальные, с мощной забором вокруг пустого двора. Только несколько хилых деревьев росло под окнами, вероятно, с той стороны, куда сильнее всего било солнце. Однако, заглянув через забор, Уэйнесс увидела и небольшую клумбу, усаженную геранью, ноготками, лимонной вербеной, гортензиями и каким-то странным сортом бамбука. Рядом находились садовый столик, скамья, несколько стульев, песочница, хулахуп, серсо и коробка с какой-то аппаратурой. Неподалеку играли мальчик лет двенадцати и девочка года на два помладше; оба были полностью поглощены незамысловатыми своими делами.

Заметив любопытство пассажирки, Эстебан притормозил кэб и с важностью постучал пальцами по лбу.

— У обоих с головой плохо. Вот беда-то для матери!

— Я так и думала, — отозвалась Уэйнесс. — Остановитесь на минутку, если можно. — Девушка стала с интересом разглядывать детей. Девочка сидела за столом, занятая чем-то, похожим на головоломку; мальчик рылся в песочнице, стоя на коленках. Он, кажется, строил сложное сооружение из мокрого песка, то и дело поливая его водой из кувшина. Оба ребенка были худыми, с длинными руками и ногами, с каштановыми волосами, постриженными коротко и наспех. Казалось, никого вообще не волновало, как они выглядят. Но последнее, видимо, не волновало и их самих. Лица у них тоже были узкими, но с правильными чертами, глаза — серыми, а щеки едва-едва отсвечивали розовым. В целом, как подумала Уэйнесс, дети выглядят очень мило. Лицо девочки казалось несколько более живым, чем у брата, который работал совершенно бездумно. Оба молчали, и, бросив на остановившийся около их дома кэб равнодушный взгляд, снова погрузились в свои занятия.

— Хм. Это, кстати, первые дети, которых я вижу на этой улице!

— А чего ж тут странного? Остальные дети сейчас просто-напросто в школе!

— Ах, да, конечно! А что же с этими?

— Трудно сказать. Доктора приходят все время да только головами трясут. А с детьми так ничего и не меняется. Девочку если тронешь, так начнет злиться, кричать, а потом и вовсе упадет с пеной у рта, так что все боятся, как бы не померла. Лучше и не трогать. Мальчик же совсем тупой, не говорит ни слова, хотя на свой манер вроде и не дурак. Одни говорят, что их надо просто окружить заботой да лаской, а другие твердят, что все дело в каких-то там гормонах, или как они там…

— Но ведь они выглядят совершенно нормальными. Такие обычно излечиваются.

— Только не эти. Каждую неделю приезжают доктора из Института в Монтальво, а толку, как не было, так и нет.

— Какая жалость. Кто же их отец?

— Это сложная история Я тут говорил уже про профессора Соломона, который влип в скандал, а потом пропал неведомо куда, хотя немало народу и порадовалось бы, узнав, где он. Так вот, он и отец.

— А мать?

— Это будет мадам Портилс, такая гордячка. А все из-за того, что графиня, хоть и местная. Ее мать — мадам Клара, урожденная Салгас, грязь из грязи!

— Чем же она живет?

— В библиотеке работает, книги подклеивает или что-то в этом духе. Ну, и поскольку у нее двое идиотов на руках — и мать-старуха, то получает стипендию от города. Прожить-то можно, но гордиться уж точно нечем, а она сует нос во все дыры, даже к богатым лезет.