Испытай себя - [90]

Первое препятствие. Рассчитай дистанцию… дай команду Бахромчатому замедлить шаг… Команду я дал чересчур поспешно, тот немедленно среагировал, и нам пришлось брать препятствие почти с места. Боб был уже далеко впереди нас.

Проклятье, подумал я. Проклятье.

Второе препятствие. Его я осилил более успешно. За три маховых шага до прыжка я подал команду и почувствовал, что лошадь вовремя оторвалась от земли. Доверие ко мне со стороны Бахромчатого было в некоторой степени восстановлено.

Третье препятствие. Я чрезмерно положился на инстинкт лошади, поскольку никак не мог рассчитать правильно дистанцию. Никак не мог решить, где следует убыстрять шаг, а где уменьшать. В итоге я вообще не подал никакой команды, и мы еле-еле перелетели через барьер, причем Бахромчатый изломал копытами все деревянные рамки, я же сполз куда-то ближе к холке… все шиворот-навыворот.

Я доскакал до конца тренировочной дорожки, и мы с Бобом потрусили к тому месту, где нас ждал Тремьен с биноклем в руке. Я не смотрел на Боба: не хотел видеть его неодобрительного взгляда, потому что был уверен, что сделал все паршиво.

Тремьен поджал губы и не высказал своего конкретного мнения. Вместо этого он сказал:

— Вторая попытка, Боб. Вперед.

Мы вновь поскакали вниз к тренировочной дорожке и начали все сначала.

На сей раз мне удалось сжать себя в кулак, и Бахромчатый до самого конца дорожки держался вровень с жеребцом Сэма. Теперь я уже не чувствовал себя таким потерянным, я освободился от внутреннего напряжения и как бы вновь родился. Тем не менее я отдавал себе отчет в том, что эта моя повторная успешная тренировка не идет ни в какое сравнение с проездкой с участием Сэма, которого я лично лицезрел в седле.

Тремьен не проронил ни слова до тех пор, пока «лендровер» не вкатил на конюшенный двор, и только тогда он позволил себе осведомиться, доволен ли я тем, что сегодня сделал. С одной стороны, несомненно, доволен, с другой — не совсем. Единственный вывод, который я для себя определенно сделал, — это то, что утвердился в своем желании участвовать в скачках.

— Я буду стараться и научусь, — уверенно ответил я.

Тремьен промолчал.

Когда мы зашли в дом, он прямиком отправился в контору, откуда до меня доносилось его ворчание, что, дескать, когда у Ди-Ди выходной, найти там ничего невозможно; вскоре он появился в столовой, разложил передо мной на столе лист бумаги и распорядился, чтобы я поставил на нем свою подпись.

Я увидел, что это не что иное, как заявление, содержащее просьбу на выдачу допуска к участию в скачках любителей. Ни слова не говоря, видимо подавившись своей радостью, я с дурацкой улыбкой на лице подписал этот документ.

Тремьен хмыкнул и утащил бумагу назад в контору, но тотчас же вернулся и сказал, чтобы я прекращал свою работу и готовился к поездке на скачки в Ньюбери, естественно, если я ничего не имею против. Он сообщил, что с нами поедет Мэкки, а по пути мы захватим Фиону.

— Скажу откровенно, — добавил он, разъясняя мне суть дела, — ни та ни другая не желают ехать без вас. Гарри тоже хочет, чтобы вы поехали, и… ну… мне бы тоже этого хотелось.

— Тогда не может быть никаких разговоров.

— Вот и хорошо.

Он вновь исчез, а я после секундного размышления зашел в контору и набрал номер телефона Дуна в полицейском участке. Мне ответили, что он выходной и что я могу сообщить свою фамилию и передать для него информацию.

Я сообщил свою фамилию.

— Спросите его, — сказал я, — почему доски, упавшие в воду, же всплыли.

— Э-э… повторите, пожалуйста, ваш вопрос, сэр.

Я повторил и получил весьма скептическим тоном высказанное подтверждение, что мой вопрос принят.

— Все правильно, — сказал я. — Не забудьте передать.

В Ньюбери Нолан на Фионином жеребце по кличке Принципиальный проиграл целый корпус своему сопернику и пришел к финишу вторым. Сэм выступил в двух заездах на лошадях Тремьена и в обоих проиграл, правда, потом пришел к финишу первым, но уже на лошади другого тренера.

— Когда-нибудь наступит и для нас счастливый день, — философски изрек Тремьен.

По дороге на скачки Фиона рассказала нам, что Гарри звонили из полиции и сообщили, что его машина была найдена на автомобильной стоянке в Ридинге.

— Они сказали, что машина в порядке, но им надо хорошенько обыскать ее в поисках ключей к разгадке. Я до сих пор не встречала никого, кто бы сказал «искать ключи», но эти сказали именно так.

— Они говорят точно так же, как пишут в своих блокнотах, — кивнул Тремьен.

С автомобильной стоянки в Ридинге можно отправиться в кругосветное путешествие. Вот уж действительно скала в метафорическом плане, подумал я. Сценарием явно предусматривалось исчезновение подозреваемого, а не инсценировка самоубийства. Естественно, не воскресни Гарри из мертвых, то и машина бы не появилась.

На устах ипподромных завсегдатаев была одна тема для разговоров — скандал на вчерашнем банкете, устроенном в честь Тремьена; в основном это были домыслы и пересуды падких на сенсации сплетников, которые черпали информацию из искаженных и приукрашенных газетных сообщений.

Тремьен мужественно и философски реагировал на шутки, довольный отсутствием какого-либо расследования и вообще замечаний со стороны жокей-клуба; даже пресловутой фразы о том, что «подобные действия подрывают авторитет скачек», которая, как я понял, являлась универсальным средством наказания провинившегося в приватной беседе и в домашней обстановке, и то сказано не было.