Испытатели - [12]

Так как Стефановский уже имел к тому времени солидный «бесхвостный» стаж, то испытания «трапеции» поручили ему. Заводской летчик ознакомил своего коллегу с устройством «трапеции», и Стефановский, глянув в ее сторону, напоследок спросил:

— Каверз не устраивает?

— Что вы! — обиженно ответил заводской летчик. — Лучше многих машин летает. Прекрасно летает!

Едва оторвавшись от земли, Стефановский убедился в том, что у них с заводским летчиком разные понятия о прекрасном. Самолет-трапеция при первом же порыве ветра завалился в левый вираж и, несмотря на отданные до отказа в обратную сторону рули, самопроизвольно продолжал кружить, одновременно ныряя носом то вверх, то вниз, подобно утлой лодчонке в штормовую погоду. Потеряв надежду выйти нормальным путем из бесконечного виража, летчик с трудом произвел посадку с тридцатиградусным креном. После нескольких неуклюжих скачков, во время которых, как говорят, «Москва видна», самолет остановился.

Осмотрев его, летчик был очень удивлен тем, что «трапеция» уцелела после таких прыжков.

— Ну, друг милый, — сказал он заводскому летчику, — пережил я в этом полете много, а понял очень мало. Ты бы хоть научил, как на нем летать надо!

— Что ж, можно! — ответил тот. — Поставим второе управление в штурманскую кабину и полетим.

Когда они поднялись вдвоем, Стефановский сделал интересное открытие. Его заводской товарищ настолько привык к странному поведению «трапеции», что выработал свой очень сложный и непрактичный способ управления ею.

Это еще больше подчеркивало плохие свойства самолета, которые в конце концов сняли с испытаний, к великому огорчению заводского летчика. Последний продолжал еще долго одиноко летать на «трапеции» и, кажется, поставил на ней рекорд по числу сделанных «козлов».

Полгода спустя Стефановского как-то пригласили познакомиться с новой бесхвосткой. Машина, которую он увидел, прилетев на Центральный аэродром, походила на стрелку — на удлиненный равнобедренный треугольник. В вершине помещался мотор Рено («ни тпру, ни но», как его в шутку называли летчики). По бокам находились стойки шасси, а посредине основания — костыль.

Шесть летчиков поочередно опробовали машину. Она бегала по земле, отрываясь на два-три метра, и снова садилась. Никто пока не рисковал подняться выше. Мнения по поводу ее качества расходились: одни говорили, что на ней можно летать, другие — что нельзя. Стефановский, сделав несколько подлетов, присоединился к последним.

Но инженеру было трудно согласиться с такими выводами. Он нашел летчика более, как он думал, смелого, но, как оказалось, менее грамотного. Тот взлетел выше других, но круг сделать ему не удалось. Самолет-стрела при попытках развернуть его занимал настолько угрожающее положение, что летчик отказался от них. Самолет, как обнаружилось, стремился лететь в основном прямо, немного вверх и… главным образом вниз. Убедившись в этом, летчик не стал более испытывать судьбу и, благодаря ее за то, что взлет был в сторону Тушинского аэродрома, — оттуда дул ветер, — решил больше «не рыпаться». Перемахнув через Москву-реку, он облегченно вздохнул: перед ним был аэродром.

Промедление в посадке могло окончиться печально, и летчик торопливо сел. Машина скачками одолела летное поле и остановилась у его границы. Бледный, как полотно, летчик спрыгнул на землю и вместо ответов на вопросы только досадливо отмахивался.

Инженеры-экспериментаторы не оставляли своих исканий. После многолетней упорной работы инженер Чижевский добился хороших результатов. Построенный им самолет-парабола был одномоторным; сверху он тоже напоминал «полблина». Размером самолет был хоть и меньше предыдущих, но держался в воздухе лучше их. Стефановский, испытывая этот самолет, быстро убедился в том, что он так же надежен и прост, как многие проверенные им самолеты обычной схемы. Самолет нормально взлетал, делал мелкие и глубокие виражи, хорошо садился. Он успешно прошел испытания вплоть до фигур высшего пилотажа. Здесь летчик сделал перерыв, чтобы основательно к ним подготовиться. Он стал копаться в отечественной и зарубежной литературе и нигде не нашел указаний о пилотажных свойствах подобных машин. Тогда он обратился к ученым авторитетам и получил ряд противоположных мнений, которые можно было проверить лишь одним путем: экспериментальным. Осмотрев внимательнее, чем обычно, укладку парашюта, Стефановский поднял машину на самую большую высоту, на которую она только была способна, и приступил к делу. Решив начать с петли, он разогнался и взял ручку на себя. Машина, как он заметил, нормально пошла вверх, но перед тем, как перевалить на вторую половину круга, резко перевернулась через крыло и вместо петли сделала иммельман. От восторга летчик даже подскочил на сиденье.

— Ага! — воскликнул он, как будто его мог кто-нибудь услышать. — Раз делает иммельман, значит и петля наверняка будет!

И, снова разогнавшись, он потянул к себе ручку, только более плавно, чем прежде. Бесхвостка сделала петлю, вышла из нее в пике и, повинуясь летчику, перешла в горизонтальный полет.

— Три фигуры есть, — считал Стефановский, загибая пальцы левой руки: — петля, иммельман, пике!