Испытания сионского мудреца - [30]

Затем пошли ещё раз профессоршу навестить. В этот раз просидели с женой в приёмной ровно пять часов, хотя пришли раньше других! Поняли, что она в первую очередь принимает больных с частными страховками, они ей намного больше денег приносят! Профессорша выскакивала из своего кабинета в коридор, как старая кукушка! «Откляченный медик» и вторая ученица, докладывали ей очередного больного и она себя, таким образом, могла почувствовать профессором как бы в университетской клинике! Затем, глянув больного тут же в коридоре, обычно отправляла его ещё что-то доделать, и только редких «счастливцев» заманивала к себе в кабинет. Через 5 часов подошла наша очередь: «А вы прошли поля зрения?». «Нет, никто не предложил», — горестно признался я, поняв, что проиграл. «Исследуй больному поля зрения», — обратилась профессорша к своей помощнице! Бесцельно и непродуктивно «смотрел» ослепшим глазом в окуляр прибора, и должен был нажимать на кнопку, завидев промелькнувшую где-нибудь светящуюся точку, как на небе метеорит заметить! Я и свет экрана с трудом различал, а не то что — точку! Дурацкая процедура заняла полчаса, не меньше! Ещё через час, вновь выскочила «кукушка» из кабинета. «С полем зрения, у вас ничего непонятно! Надо ещё раз повторить!» — «обрадовала» она меня. — «Я ничего не вижу, и результат будет тот же!». «Вы очень нетерпеливый! — объявила она мне через 7 часов ожидания-томления. «Ну ладно, приходите через неделю!» — «смягчилась» профессорша.

Не стал ждать неделю, вышел на работу вопреки предсказаниям «шнауцерского» — еще одного «доброго» профессора! «Как дела, майстер!» — впервые обозвав майстером (высшая степень квалификации), что хотя и справедливо было, но насмешливо, злобно и презрительно встретил меня в вестибюле клиники мрачный Шнауцер. «Так же», — сказал я. «Видите уже?!» — вглядываясь своими дурацкими глазами в мои, прорычал Шнауцер. — «Нет». «А будете видеть? Нет?! Scheiße (говно!) — выругался Шнауцер. — Профессор это тоже сказал!» — гавкнул барбос Шнауцер и, резко отвернувшись, удалился.

«Ах, ах, вам же нельзя ещё работать! — сочувственно скривилась фрау Клизман. — А дежурить, вообще, противопоказано! Да и возраст у вас уже не молодой!».

«Ну что слышно, — как бы спросила Мина, не интересуясь ответом, ворвавшись в кабинет. — А я не знаю, что делать! Как всё надоело, ничего не хочется».

На работу вышел раньше всех моих больных, они ещё были в клинике и с нетерпением ждали продолжения лечения! Даже Бехзад ещё был в клинике, после уже полугодичного лечения, а я вышел через две недели. «Видите?» — спросил Бехзад, подбежав ко мне, завидев в коридоре. «Тебя вижу», — успокоил я его. — «Поколите, а?».

Больных для акупунктуры и гипноза было больше 20-ти ежедневно. Ставя иглы, старался не промахнуться, не чувствовал глубины, это чувство даёт только наличие двух глаз. На следующий день, как всегда во вторник, пошёл на совещание руководства клиники. Там собралась вся компания: Клизман, Кокиш Силке, секретарша Пирвоз вела протокол, председательствовал сам главарь — Шнауцер. «Некому вести психотерапевтических больных, их много стало! Некому проводить беседы с поступающими больными!» — заявила Клизман, глядя в мою сторону и приглашая Шнауцера меня боднуть, понял я её приём. «Мне всё равно, кто это будет делать, главное, что должно быть сделано! — заорал Шнауцер. — А кто будет вести больных, это вы решайте! Вот он, например, будет!» — указал Шнауцер в мою сторону. «Нет! — ответил я твёрдо и почувствовал, что в груди стало тесно от возмущения, как и тогда, когда с глазом случилось, и про себя подумал: — Я вышел работать с незакрытым больничным листом! Не предъявил Шнауцеру никаких претензий, в том числе судебных, как любой нормальный немец это на моём месте сделал бы: оформил бы себе инвалидность, побыв на больничном листе до года у интерниста кардиолога! Затем долечился бы амбулаторно у психотерапевтов по поводу психотравмы на рабочем месте с потерей зрения, затем в клинике, как наша, с диагнозом: реактивная депрессия и посттравматические нарушения адаптации вследствие моббинга на рабочем месте. Я бы такому больному всё правильно оформил, да так, что работодатель немало бы заплатил! Затем больной немец долечивался бы год на кардиологическом курорте! Затем опять у психотерапевтов и интернистов амбулаторно с диагнозом гипертоническая болезнь, депрессия, мобинг на работе, посттравматические психические нарушения! Больной, т. е. я, получал бы лечение в виде ДПДГ, где представлял бы себе рожу Шнауцера с заданием в неё харкнуть, а какой-нибудь доктор Зауэр водил бы пальцем перед глазами, чтобы я успокоился, как американка Шапиро делала! А он мне: — Работай в полном объёме и даже больше, чем до болезни! — Очень за вас переживает! — бедная свинья Шнауцер, уверяла Кокиш. — Работайте хотя бы несколько часов в день, предложила она, чтобы выманить меня на работу!» — всё это пронеслось у меня. «Как это, нет!» — заорал Шнауцер. «А вот так — нет! — ответил я. — Этого не будет!». «Тогда! — обратился Шнауцер к Силке. — А ну-ка, Силке, измени ему трудовой договор! Он всё будет у меня делать!». «Даже не мечтайте!» — заверил я Шнауцера. «Вы что, ещё больной?!» — тоном потише бросил Шнауцер, давая мне возможность, таким образом, «дать задний ход» — объяснить ему мой резкий тон, и ему «сдать назад». «А вы что не знаете?!» — резко ответил я. — «Ладно, Силке, пока не надо, пока пусть работает, как работал, — «сдал назад» Шнауцер. — А как у вас, вообще, дела?» — примирительно, фальшиво заботливо, поинтересовался Шнауцер. «Хорошо», — ответил я, не желая перед ним унижаться, прибедняться.