Испытание временем - [25]
— Сукин сын, агитатор! Куда суешься? Какого черта ты его защищаешь? Кто он тебе, брат, сват, этот Ефим Исакович?..
Ефима Исаковича не хотят понять. Упрямцы твердят свое, молят и плачут, грозятся и снова упрашивают:
— Знаем, как это бывает… Начинают с того, что переделывают, а кончают тем, что ломают… Как торговали отцы и деды наши, так будем торговать и мы…
В таком случае он им ни капельки не уступит, пусть жалуются на него. Пожалуйста, хоть сейчас.
Раввин опирается на толстую суковатую палку, строго оглядывает инженера и сдержанно цедит:
— Это дерзость, молодой человек, позор! Вы выступаете против целой общины… Нехорошо!..
Распаленный Иося уже тут как тут:
— Обещайте нам, Ефим Исакович, подумать… Сейчас вы взволнованы…
Инженер перестает улыбаться, щурит глаза, словно изгоняя из них удивление, и сухо спрашивает:
— Я не понимаю, ребе, зачем они вас побеспокоили?
— Когда коршун преследует птицу, — звучит строгая аллегория, — птица ищет спасения за спиной человека.
— Вы оскорбили меня, ребе, я не заслужил этого…
Толкучка бурлит. Ефим Исакович, возмущенный, дергает пуговицы своей тужурки. Раввин сжимает палку, торгаши, ремесленники и нищие беснуются, угрожают анафемой новоявленному врагу.
Сто лет толкучка не ремонтировалась, сто лет понадобилось, чтоб народился изменник, предатель братьев во Израиле… Жестокое судилище окружает инженера. Он бледнеет, пугается, вот-вот он отречется от своих слов, признает незыблемость мира, разумность всего сущего, неизменность вещей…
Многоустая толпа умолкает, все взоры устремляются на высокую, толстую женщину с крепким, мясистым подбородком и париком, целомудренно скрывающим остатки ее собственных волос. Она бесцеремонно расталкивает евреев и с видом хозяина толкучки подступает к инженеру:
— В чем дело, молодой человек?
Голос у нее грудной, звучный, движения рук угрожающие, тяжелые.
— Что здесь творится, га?
Решительный взгляд в сторону толпы и еще один шаг к инженеру.
— Что вы молчите? Языки проглотили?
— Он хочет сломать толкучку, — почтительно шепчет ей Иося, и голос его мягко стелется, никнет. — Она мешает ему…
— На вас, Зельда, вся наша надежда. Нас хотят зарезать…
Она не слушает больше окружающих, выпрямляется и оглядывает инженера с головы до ног.
— А ты что скажешь?
Зельда замечает его улыбку, глаза с застывшим в них изумлением и пренебрежительно кривится:
— Откроешь ты, наконец, свой рот?
— Чего вы от меня хотите?
— Она хочет того же самого, что и мы, — отвечает ему торговка баранками.
Зельда поднимает свою тяжелую руку и опускает ее, как шлагбаум.
— Молчите, евреи, я сама поговорю с ним!
Ефим Исакович делает движение, чтоб уйти, но она заступает ему дорогу.
— Оставьте меня в покое, — просит он ее, глазами призывая на помощь человека с кокардой. — С какой стати вы так разговариваете со мной?
«Будьте свидетелем, Шимшон, — жалуется его взор, — надо мной свершается несправедливость…»
Зельда смеется дробным смехом, точно обдает его градом щебня.
— Молокосос! — гремит ее грудной голос, и руки высоко взлетают. — Сопляк! На, выкуси!
Она тычет ему под нос кукиш, и он, беспомощный, отшатывается. Он делает шаг по направлению к Шимшону и пожимает плечами, словно хочет сказать: «Объясните вы им, Шимшон, поддержите меня».
Шимшон срывается с места, расталкивает толпу и пробирается к инженеру. Пусть эта женщина только посмеет… Он не даст ей издеваться над ним…
— Остановите ее! Остановите! — кричит Шимшон, но голос его тонет в шуме.
Зельда даже не смотрит в его сторону.
— Как я смею! С какой стати! — передразнивает она инженера. — Эти евреи принадлежат мне с потрохами! Кто из них не должен Зельде денег?.. Грабить бедняков и ломать их добро не дам, руки у тебя отсохнут… Марш, евреи, по местам! Не бывать этому, не допущу!..
Она заносит свою тяжелую руку, и они шарахаются, точно над ними занесли топор.
Уховский сидит у своей лавки, играет цепочкой часов и подмигивает Федьке. Волнение евреев его не трогает: каменную лавку никто ломать не будет… Когда беспомощный взгляд инженера устремляется на него, он кисленько улыбается, делает сочувственный жест. И жест и улыбку он отпускает в кредит: кто знает, как пойдут еще дела Ефима Исаковича?
Зельда направляется в лавку Аврума, и за ней следует длинный хвост торгашей, ремесленников и нищих. Гостеприимный хозяин спешит подать ей и раввину стулья, остальные размещаются на прилавке, а кто победнее — у дверей.
Совещание начинается.
— Все мы братья, — говорит раввин, не выпуская из рук суковатой палки, — дети одного отца. Нас постигло тяжкое испытание, решайте, как быть…
Зельда-процентщица кивает головой, она уступает свое право говорить другому.
Уховский молчит. К нему пришли посидеть, потолковать — милости просим, его дело сторона. Ни с соседями, ни с Ефимом Исаковичем ему ссориться незачем… Он сел около дверей, чтоб в нужный момент выскользнуть. Зачем ему все слышать, мало ли что там скажут… Только врагов наживешь…
— Говорят, оппозиция среди гласных велика, — несмело замечает кто-то, — можно обжаловать…
Все ждут мнения Зельды. Глаза скашиваются в ее сторону, но она молчит.
— Я предлагаю объявить пост и молиться, — мямлит раввин, точно молчание процентщицы сковывает его язык. — У нас достаточно средств защищаться. Можно женить сироту, объявить траур…
«Повесть о хлорелле» автор раскрывает перед читателем судьбу семьи профессора Свиридова — столкновение мнений отца и сына — и одновременно повествует о значении и удивительных свойствах маленькой водоросли — хлореллы.
Александр Поповский известен читателю как автор научно-художественных произведений, посвященных советским ученым. В повести «Во имя человека» писатель знакомит читателя с образами и творчеством плеяды замечательных ученых-физиологов, биологов, хирургов и паразитологов. Перед читателем проходит история рождения и развития научных идей великого академика А. Вишневского.
Александр Поповский — один из старейших наших писателей.Читатель знает его и как романиста, и как автора научно–художественного жанра.Настоящий сборник знакомит нас лишь с одной из сторон творчества литератора — с его повестями о науке.Тема каждой из этих трех повестей актуальна, вряд ли кого она может оставить равнодушным.В «Повести о несодеянном преступлении» рассказывается о новейших открытиях терапии.«Повесть о жизни и смерти» посвящена борьбе ученых за продление человеческой жизни.В «Профессоре Студенцове» автор затрагивает проблемы лечения рака.Три повести о медицине… Писателя волнуют прежде всего люди — их характеры и судьбы.
Александр Поповский известен читателю как автор научно-художественных произведений, посвященных советским ученым. В повести «Вдохновенные искатели» писатель знакомит читателя с образами и творчеством плеяды замечательных ученых-паразитологов.
Сборник продолжает проект, начатый монографией В. Гудковой «Рождение советских сюжетов: типология отечественной драмы 1920–1930-х годов» (НЛО, 2008). Избраны драматические тексты, тематический и проблемный репертуар которых, с точки зрения составителя, наиболее репрезентативен для представления об историко-культурной и художественной ситуации упомянутого десятилетия. В пьесах запечатлены сломы ценностных ориентиров российского общества, приводящие к небывалым прежде коллизиям, новым сюжетам и новым героям.
Предлагаемая книга А. Д. Поповского шаг за шагом раскрывает внутренний мир павловской «творческой лаборатории», знакомит читателей со всеми достижениями и неудачами в трудной лабораторной жизни экспериментатора.В издание помимо основного произведения вошло предисловие П. К. Анохина, дающее оценку книге, словарь упоминаемых лиц и перечень основных дат жизни и деятельности И. П. Павлова.
В истории русской и мировой культуры есть период, длившийся более тридцати лет, который принято называть «эпохой Дягилева». Такого признания наш соотечественник удостоился за беззаветное служение искусству. Сергей Павлович Дягилев (1872–1929) был одним из самых ярких и влиятельных деятелей русского Серебряного века — редактором журнала «Мир Искусства», организатором многочисленных художественных выставок в России и Западной Европе, в том числе грандиозной Таврической выставки русских портретов в Санкт-Петербурге (1905) и Выставки русского искусства в Париже (1906), организатором Русских сезонов за границей и основателем легендарной труппы «Русские балеты».
Мария Михайловна Левис (1890–1991), родившаяся в интеллигентной еврейской семье в Петербурге, получившая историческое образование на Бестужевских курсах, — свидетельница и участница многих потрясений и событий XX века: от Первой русской революции 1905 года до репрессий 1930-х годов и блокады Ленинграда. Однако «необычайная эпоха», как назвала ее сама Мария Михайловна, — не только войны и, пожалуй, не столько они, сколько мир, а с ним путешествия, дружбы, встречи с теми, чьи имена сегодня хорошо известны (Г.
Один из величайших ученых XX века Николай Вавилов мечтал покончить с голодом в мире, но в 1943 г. сам умер от голода в саратовской тюрьме. Пионер отечественной генетики, неутомимый и неунывающий охотник за растениями, стал жертвой идеологизации сталинской науки. Не пасовавший ни перед научными трудностями, ни перед сложнейшими экспедициями в самые дикие уголки Земли, Николай Вавилов не смог ничего противопоставить напору циничного демагога- конъюнктурщика Трофима Лысенко. Чистка генетиков отбросила отечественную науку на целое поколение назад и нанесла стране огромный вред. Воссоздавая историю того, как величайшая гуманитарная миссия привела Николая Вавилова к голодной смерти, Питер Прингл опирался на недавно открытые архивные документы, личную и официальную переписку, яркие отчеты об экспедициях, ранее не публиковавшиеся семейные письма и дневники, а также воспоминания очевидцев.
Более тридцати лет Елена Макарова рассказывает об истории гетто Терезин и курирует международные выставки, посвященные этой теме. На ее счету четырехтомное историческое исследование «Крепость над бездной», а также роман «Фридл» о судьбе художницы и педагога Фридл Дикер-Брандейс (1898–1944). Документальный роман «Путеводитель потерянных» органично продолжает эту многолетнюю работу. Основываясь на диалогах с бывшими узниками гетто и лагерей смерти, Макарова создает широкое историческое полотно жизни людей, которым заново приходилось учиться любить, доверять людям, думать, работать.
В ряду величайших сражений, в которых участвовала и победила наша страна, особое место занимает Сталинградская битва — коренной перелом в ходе Второй мировой войны. Среди литературы, посвященной этой великой победе, выделяются воспоминания ее участников — от маршалов и генералов до солдат. В этих мемуарах есть лишь один недостаток — авторы почти ничего не пишут о себе. Вы не найдете у них слов и оценок того, каков был их личный вклад в победу над врагом, какого колоссального напряжения и сил стоила им война.
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.