Испытание - [27]

– Иными словами, предложил протекцию в академии.

– Нет, просто решил посоветовать, что здесь и как. Подставить, так сказать, дружеское плечо. Я чувствовал себя одиноко без родителей, и он про это знал. Просто хотел помочь.

– И все-таки это ничего не объясняет…

– Вот я и перехожу к делу. Когда я шел из офиса, там с брифинга выходили агенты. Я всего не слышал, но речь шла о каких-то неясных слухах, что, дескать, против Жнеца Кюри планируется какой-то заговор. Кто-то сказал, это позор, что агентам Нимбуса не позволено вмешиваться, даже предупредить нельзя, потому что это нарушение. Вот я и подумал…

– Подумал, что мог бы стать героем, – произнес ректор.

– Именно так, сэр.

Все трое переглянулись. Декан написала что-то на листе бумаги и показала остальным. Ректор кивнул, а «доберман», хмыкнув, отвернулся, но протестовать не стал.

– Наши законы – не пустой звук, Грейсон, – сказала декан, и Грейсон понял, что ему удалось провести администраторов. Будь это не так, они продолжали бы звать его мистером Толливером. Наверное, они ему поверили не во всем, но в достаточной мере для того, чтобы решить: большего он не стоит.

– Жизнь двоих жнецов, – продолжала тем временем декан, – не стоит и малейшего компромисса в рамках принципа разделения. «Гипероблако» не имеет права убивать, а жнецы – управлять. Единственный способ обеспечить разделение – нулевой контакт, а также суровое наказание за любое нарушение закона.

– Ради вашего же блага мы сделаем это очень быстро, – подхватил ректор. – Итак, вы исключаетесь из академии, и вам запрещается поступать в любую иную академию Нимбуса. Решение окончательное и обжалованию не подлежит.

Грейсон знал, что все к тому и шло, но, тем не менее, когда он услышал приговор, удар оказался настолько сильным, что глаза его наполнились слезами. Хотя, с другой стороны, слезы – дополнительный аргумент, который убедит администраторов, что он не лгал.

Ему было наплевать на агента Трэкслера, но Грейсон понимал, что должен защитить его и вывести из-под удара. Закон предполагал: если есть вина, за виной должно последовать и наказание. И даже «Гипероблако» не могло быть выше закона, который само же разработало и обеспечивало. Это была основа силы «Гипероблака» – оно жило созданными им самим законами. Грейсон же действовал, повинуясь собственной воле и собственным желаниям. «Гипероблако» знало Грейсона. И оно рассчитывало, что Грейсон поступит так, как поступил – невзирая на последствия. Теперь он будет наказан, и закон восторжествует. Но Грейсону это не нравилось. И так же сильно, как он любил «Гипероблако», в эти минуты он ненавидел его.

– Теперь, поскольку ты больше не являешься нашим студентом, – сказала декан, – принцип разделения к тебе неприменим. А это значит, что сообщество жнецов захочет допросить тебя. Мы ничего не знаем об их методах следствия, поэтому будь начеку.

Грейсон сглотнул что-то сухое и жесткое. Об этом он и не подумал.

– Я понимаю, – отозвался он.

«Доберман» махнул рукой и процедил сквозь зубы:

– Возвращайтесь в общежитие, складывайте свои вещи. Ровно в пять служащий из моего штата проводит вас.

Так значит, это глава службы безопасности! Выглядит угрожающе, как ему и полагается. Грейсон бросил на него вызывающий взгляд, потому что теперь это уже ничего не значило. Он встал, чтобы покинуть конференц-зал, но перед тем как распрощаться с администрацией, он решил задать еще один вопрос.

– Вам что, непременно нужно было записать меня во фрики?

– К нам, – отозвался ректор, – это не имеет никакого отношения. Это наказание, назначенное «Гипероблаком».

Целый день потребовался сообществу жнецов, чтобы решить, как поступить с взрывчаткой – все, что не относилось к делам жатвы, они делали со скоростью улитки. Наконец было решено отправить к месту, где была заложена бомба, робота. Робот наступит на провод, а потом, когда уляжется пыль, можно будет послать бригаду дорожных строителей, чтобы они восстановили асфальт.

От взрыва в «Водопаде» так задрожали окна, что Ситре показалось – сейчас вылетят стекла. А уже через пять минут Жнец Кюри принялась складывать в сумки вещи, посоветовав Ситре заняться тем же.

– Мы будем прятаться?

– Я никогда не прячусь, – ответила Жнец Кюри. – Мы просто поменяем способ существования. Если останемся здесь, то будем напоминать уток, сидящих на гнезде, и нас будет легко снять. Кочевая жизнь превратит нас в движущиеся мишени, а таковые труднее и засечь, и подстрелить. Будем странствовать, пока все не прояснится.

Вместе с тем пока было неясно, кто из них является мишенью и по какой причине. Правда, у Жнеца Кюри на этот счет были соображения, и она поделилась ими с Ситрой, когда та помогала ей заплести в косы ее длинные седые волосы.

– Моя интуиция говорит мне, что целью являюсь я, – сказала Жнец Кюри. – Среди жнецов старой гвардии я – одна из самых уважаемых. Но не менее вероятно и то, что охота идет на тебя.

Ситра недоверчиво усмехнулась:

– С какой стати кто-то станет желать моей смерти?

– Ты потрясла основы сообщества жнецов в гораздо большей степени, чем ты думаешь, Анастасия. Многие молодые жнецы смотрят на тебя с уважением. Со временем ты даже сможешь превратиться в голос этого юного поколения. А если учесть, что ты чтишь наши традиции – истинные традиции, – могут найтись те, кто хочет, чтобы ты исчезла, не успев стать тем, кем можешь стать.