Испытание Ричарда Феверела - [17]

— Как это все грустно! — сказала миссис Дорайя Фори, обращаясь к лобернскому викарию, в то время как сей по уши влюбленный в нее ходячий манекен увивался возле нее, стараясь в то же время сохранить присущую его профессии чопорность.

— Человеку, не испытавшему страданий, трудно бывает пойти на уступки, — ответил согретый ее сиянием викарий.

— Ах, вы так добры! — воскликнул предмет его обожания. — Взгляните на мою Клару. В день рождения своего кузена она не станет танцевать ни с кем другим. Что же нам делать, чтобы хоть немного развеселить гостей?

— Увы, сударыня, то, что вы делаете для одного, невозможно делать для всех, — вздохнул викарий и, о чем бы она не заводила речь, шелковыми нитями своих словес стремился привлечь внимание миссис Фори к своей влюбленной душе.

Он был единственным из гостей, кому сейчас было радостно в этом доме. У всех прочих были вполне определенные виды на юного наследника. Леди Эттенбери из Лонгфорд-Хауса привезла с собой диковину собственного изготовления — леди Джулиану Джей: она намеревалась представить ему сию девицу, ибо полагала, что юный Феверел уже достиг возраста, когда он может оценить ее черные глаза и очаровательный ротик и даже затосковать по ним. Леди Джулиану в этот вечер развлекал щеголь Пепуорт, и по этому случаю матери приходилось выслушивать любезности сэра Майлза, который без умолку толковал о земельных угодьях и о паровых машинах, пока ей наконец не сделалось от этого дурно. Тогда она прибегла к резкости, чтобы себя от него защитить. Прелестная вдовушка, леди Блендиш сидела в стороне в обществе Адриена и наслаждалась его язвительными замечаниями по поводу того или иного из гостей. К десяти часам вечера это убогое торжество закончилось, и комнаты погрузились во мрак, столь же беспросветный, сколь и чаяния касательно того, как сложится будущее наследника Рейнема, на что не раз намекали разочарованные и пришедшие в уныние гости. Маленькая Клара поцеловала мать, присела перед не отходившим от той викарием и отправилась спать, как и подобает благовоспитанной девочке. Но едва только уложившая ее горничная вышла из комнаты, как Клара поднялась и осторожно оделась. Она всегда считалась послушною дочерью. Ей позволяли еще полчаса не гасить свечу, чтобы ей не было страшно одной в темноте. И вот она взяла эту свечу и на цыпочках подкралась к комнате Ричарда. Комната была пуста. Тогда она сделала еще шаг в комнату. Но вдруг услыхала шуршание штор и поспешила вернуться к себе. Не то чтобы она испугалась; просто, понимая, что совершает нечто недозволенное, она не хотела, чтобы кто-нибудь ее застал за этим занятием. Немного погодя она уже снова пробиралась по коридору. Ричард вел себя с этой маленькой леди пренебрежительно, обидел ее, и ей непременно надо было спросить его, не раскаивается ли он в своем поведении; спрашивать его, почему он не дал ей поцеловать себя по случаю дня своего рождения, она не будет: уж если он не помнит об этом сам, то мисс Клара ни за что не станет ему напоминать, но сегодня вечером у него еще есть последняя возможность с ней помириться. Все это она обдумывала, сидя на ступеньке лестницы, как вдруг снизу из зала послышался голос Ричарда: он кричал, чтобы ему подали ужин.

— Мастер Ричард вернулся, — торжественно возвестил сэру Остину старик Бенсон.

— Ну и что же? — спросил баронет.

— Он жалуется, что проголодался, — нерешительно произнес дворецкий; лицо его выражало недовольство.

— Дай ему поесть.

Грузный Бенсон еще больше заколебался и сказал, что мальчик потребовал, чтобы ему принесли вина. Это уже было ни на что не похоже. Сэр Остин нахмурил брови, но Адриен заметил, что сыну его, может быть, хочется выпить — ведь это все-таки день его рождения, и тогда он разрешил принести ему бутылку бордо.

Ужин был в самом разгаре, когда Адриен сошел вниз: мальчики уплетали пирог с куропаткой. Теперь они переменились ролями. Ричард был возбужден. Поднимая бокал, он каждый раз произносил тосты; щеки у него раскраснелись, глаза блестели. Риптон очень походил на мошенника, который боится, что вот-вот все раскроется, однако его вполне добропорядочный голод и пирог с куропаткой послужили ему на некоторое время защитой от пронзительного взгляда Адриена. Тот решил, что случившееся — предмет во всяком случае достойный его внимания: достаточно было увидеть перемену, происшедшую с носом мастера Риптона, чтобы захотеть узнать все обстоятельства дела.

— На славу поохотились, молодые люди, не так ли? — со спокойной иронией заметил он, в ответ на что Ричард расхохотался.

— Ха-ха! Послушай-ка, Рип: «На славу поохотились, молодые люди?» Что ты на это скажешь? Фермера помнишь? Ваше здоровье, пастор! Охота у нас пока еще и не начиналась. Но мы еще поохотимся, и вволю! Что там говорить! Дичью мы похвастать не можем. Стреляли мы так, для забавы, а дичь вернули владельцам земель. Риптон отменный стрелок в местах, которые наш кузен Остин называет «Царством поздних сожалений и упущенных случаев». Птицы вспорхнули, а Рип кричит: «Зарядить забыл!» Ну и ну. Рип, подлей-ка себе вина. Черт с ним, с носом. Ваше здоровье, Риптон Томсон! Птицы повели себя непозволительно, им бы чуточку подождать; поэтому, пастор, если к вашим ногам не брошена дюжина фазанов, это их вина, а никак не Рипа. Чем вы тут занимались, кузен Реди?