Испытание огнем - [24]

— Подручными средствами, — не растерялся Завьялов. — Простыни примени.

Они работали молча: один боялся пожалеть, сорваться со взятого тона, другой вначале злился лютой злобой, кричал в уме обидные слова, но скоро поостыл, успокоился. Оба не верили в нужность своей работы и все же выполняли ее. Ледяная вода и недостаток кислорода изматывали их, однако в работе время шло быстрее, незаметнее, а главное — пропало ощущение беспомощности перед неотвратимым. Они часто отдыхали. Сидели, поджав под себя озябшие ноги. Чуть отогревшись, не сговариваясь, поднимались и снова шли в темноту.

Когда все, что наметил Завьялов, было сделано, они уложили снятые приборы на нижнюю койку, а сами забрались на верхнюю и улеглись, тесно прижавшись друг к дружке. Никушев дрожал, зубы его звонко цокали, выбивая дробь. Но он больше не стонал и не плакал.

— Умаялся, Санек? — спросил Завьялов.

Никушев заворочался.

— Покурить бы хоть напоследок.

— Ты это брось… “напоследок”. Выберемся — натабачишься.

— Ладно уж, это я так, — согласился вдруг Никушев. — Табаку все одно ни крошки. — И насмешливо протянул: — А из тебя, Гриша, добрый бы командир…

Он не договорил, застыл с открытым ртом, весь подавшись к кормовой переборке.

— Что? — тихо спросил Завьялов. Не дождавшись ответа, закричал: — Что ты? Что?

— Он… пришел… — задыхаясь, прошептал Никушев.

Отбросив одеяло, они спрыгнули на палубу. Все их чувства были обострены до предела. Плеск воды, удары капели, стук собственного сердца болью отдавались в мозгу. Каждая его клетка протестовала против этой тяжкой, непереносимой пытки ожиданием.

Раздался шорох в торпедном аппарате, у самой переборки. Никушев упал на колени в воду, прижался ухом к трубе. В следующее мгновение он снова вскочил, разбрызгивая воду. Метнулся в глубину отсека, потом назад и, выкрикивая что то неразборчивое, забарабанил кулаками по торпедному аппарату.

— Пришел! Ты понимаешь, пришел!… — счастливо смеясь, повторял он. — Пришел!

Завьялов не без труда унял суетливо мечущегося товарища. Осушив торпедный аппарат, они открыли заднюю крышку и втащили в отсек обессилевшего старшину.

Андрея качало из стороны в сторону. Он совсем забыл о том, что нужно выключить подачу кислорода, снять маску. Боли Андрей не чувствовал, но сильно кружилась голова и дышал он с присвистом и сопеньем. Завьялов и Никушев усадили его на нижнюю койку, помогли стянуть снаряжение. Он боялся свалиться от усталости в воду и потому, широко раскинув руки, вцепился в прикроватный брус.

Никушев подложил ему под спину подушку, набросил на плечи одеяло, Завьялов подал воды в кружке. Андрей слышал, как нетерпеливо переминаются оба с ноги на ногу, кажется, даже видел их ищущие глаза, однако долго еще не мог заставить себя произнести хотя бы слово.

— Еле отыскал вас, ребятки, — наконец заговорил он. — Штормит наверху, буйка совсем не видать. Спасибо, рыбак помог, латыш. На его лодке и пришли.

— Штормит? — тревожно переспросил Никушев.

— Потом. Вопросы потом, — отмахнулся Андрей. — Приготовиться к выходу на поверхность! Первым пойдет Завьялов. Я — замыкаю.

Перед тем как выпустить матросов на поверхность, он еще раз объяснил им порядок выхода и проверил спасательное снаряжение. Закончив свое короткое напутствие, пришлепнул по спине Никушева:

— Давай, Саня!

Никушев вдруг порывисто обернулся, неловко облапил старшину и припал лохматой головой к его груди.

— Спасибо! Спасибо тебе, Андрей…

Когда Завьялов и Никушев выбрались в море, Андрей облегченно вздохнул и прилег на палубу, прямо в воду. Мысленно он поднимался вместе с товарищами по колеблющейся нити буйрепа. Лежать было неудобно, ныли натруженные мышцы, пряжка спасательного снаряжения впилась в бок, мешая дышать, но Андрей не шевелился, разметав по палубе руки и ноги. Источник, из которого он до сих пор черпал энергию, истощился. Сил почти не оставалось, а они были ему нужны, чтобы одному, без помощи товарищей, выйти на поверхность. Предстояло самому затопить отсек — уравнять давление в нем с забортным. Только тогда он сможет открыть одновременно обе крышки торпедного аппарата, не боясь, что море диким зверем ворвется сюда.

— Они уже наверху! — сказал вслух Андрей.

Собственный голос, прозвучавший неестественно громко, вывел его из оцепенения. По-стариковски кряхтя и охая, Андрей встал на ноги.

Чтобы открыть клапан затопления отсека, ему пришлось дважды нырять в трюм. Это отняло последние силы. Боясь присесть хотя бы на секунду (он знал, что подняться уже не сможет), старшина прислонился спиной к торпедному аппарату и закрыл глаза.

Из трюма слышались бульканье и урчанье. Вода быстро прибывала. Когда она дошла Андрею до груди, он разъединил тяги и воротом открыл переднюю крышку торпедного аппарата. Теперь отсек соединился с морем. Вода поднялась Андрею до подбородка и застыла: дальше ее не пускала воздушная подушка, которая образовалась под подволоком.

Андрей уперся в переборку и прижался лбом к мокрому, металлу. Старшина плакал. Тяжкие мужские слезы скатывались по его щекам, едкой солью запекались на губах. Он прощался с товарищами, которых ему никогда уже не увидеть, не посидеть за чаркой, не перекинуться добрым словом, прощался с кораблем, который пять лет был ему родным домом. Здесь, среди друзей, пришло его трудное возмужание.