Испытание огнем - [15]

— Залп!

Так держать!

Противник был где-то близко. Гидроакустик отчетливо слышал шумы винтов нескольких кораблей. Но сколько ни всматривался в перископ командир “Щ-404” Макаренков, он их не видел. Над морем держался густой туман. Северный ветер срывал с вспененных гребней брызги; Макаренкову казалось, что он ощущает на своем лице их холодные колючие удары.

Чувство беспомощности перед могучими силами природы бесило командира. Атака срывалась. Еще несколько минут, и, если не случится чуда, быстроходные вражеские корабли оторвутся от лодки. А тогда их уже не догнать…

И тут… Нет, нет! Чудес на свете не бывает…

Порывистый ветер изменил направление, начал разгонять туман. Глазам Макаренкова открылась неровная линия горизонта и на ней группа фашистских кораблей. Они четко проектировались на фоне серого, будто отсыревший брезент, неба.

Макаренков пересчитал корабли: большой, низко сидящий в воде транспорт охраняли два тральщика, эскадренный миноносец и четыре сторожевика. По конвою видать, цель не простая, с ценной начинкой.

“Щука” незаметно подбиралась к транспорту. Дважды гитлеровские сторожевики стремительно проносились над ней, заполняя отсеки оглушительным грохотом и гулом.

— Похоже, будто под мостом сидишь, а сверху поезд несется, — с опаской косясь на подволок, шепнул Камышеву трюмный Инюткин.

Торпедист Сергей Камышев, плечистый, высокий, с открытым улыбчивым лицом и чистыми голубыми глазами, усмехнулся, быстрым движением поправил пилотку.

— Похоже-то похоже, да только тут чуток пострашней.

Отрывисто прогудел ревун. Торпедисты замерли в ожидании команды. Сергей утопил в широких ладонях рукоятки стрельбового устройства. Он слышал, как гулкими ударами бьется в груди сердце, по спине поползла струйка горячего пота.

Мелодично тренькнули указатели торпедного автомата. Блестящая стрелка стремительно обежала разбитый на секторы круглый циферблат и уперлась острием в кричащее слово “залп”. И тут же из переговорной трубы послышался властный голос командира подлодки:

— Залп!

Камышев рванул на себя рукоятки. Шипение сжатого под большим давлением воздуха, щелчки откинувшихся курков торпед на короткое время поглотили остальные звуки. И все же сквозь шум пробился тревожный выкрик торпедиста Дорохова:

— Торпеда сработала во втором аппарате. Вышла не полностью!…

Едко запахло жженой резиной и керосином. Ядовитое облако синего дыма быстро расползалось по отсеку. Сергей, бросившийся к торпедному аппарату, заметил, как побледнел лейтенант, командир боевой части.

Лодку сильно встряхнуло. В отсеки порвался рокочущий гул взрыва. Это в борту фашистского транспорта рванула точно пущенная торпеда. Ее басовитый рев был знаком морякам “Щуки” — они совершали четырнадцатый боевой поход и не впервые встречались с врагом.

Корабли охранения заметались вокруг тонущего транспорта. Невдалеке от “Щуки” оглушительно ухнули первые глубинные бомбы. Камышев невольно передернул плечами; во рту у него пересохло, глаза опустились к палубе, чтобы не встретиться с растерянными взглядами товарищей.

Подводники ожидали новых ударов. Но их больше не было. Противник, видимо потеряв лодку, прекратил бомбежку. Однако гидроакустик непрерывно докладывал командиру, что слышит шумы винтов. Потом и шумы смолкли. Наступила тревожная тишина. Она была во сто крат тягостнее и тяжелее грохота глубинных бомб.

“Нет, они где-то здесь, притаились и висят безмолвно над лодкой. Надеются, что мы простачки, поверим тишине и высунем нос на поверхность, — подумал Макаренков. — Здесь оставаться нельзя: не очень-то поманеврируешь на мелководье. Надо уходить в открытое море. Но как?… Через минное поле?…”

Он напряженно искал выхода, разглядывая на карте заштрихованный синим карандашом прямоугольник, преградивший путь лодке к спасительным глубинам.

Его беспокоила торпеда, застрявшая в аппарате. В любой момент она могла сдвинуться с места, удариться о заднюю крышку торпедного аппарата, а тогда… О том, что случится тогда, он старался не думать.

Противник на этот раз попался упорный. То ли командиры вражеских кораблей не знали, что идут, по минному полю, то ли просто боялись жестокой трепки от начальства за неукарауленный транспорт, но они не отставали от лодки.

Шли часы. В отсеках “Щуки” стала ощущаться нехватка кислорода. Несколько раз Макаренков собирался отдать приказ о всплытии, но доклады гидроакустика останавливали его: фашистские корабли продолжали висеть над лодкой. Кроме того, ни на минуту из памяти не выходила застрявшая торпеда. Он зримо видел обнаженные жала ударников, готовые ударить по капсюлю-детонатору. Вот почему бессменную вахту на горизонтальных рулях нес Иван Гандюхин, лучший горизонтальщик североморского подплава и старожил лодки, совершивший на ней все четырнадцать боевых походов. Вот почему, зная, что это ничем не поможет, матросы все же ходили на цыпочках, боялись шелохнуться и, не дай бог, кашлянуть.

Гандюхин вел ледку, что называется, “по ниточке”. Его глаза, зоркие, цепкие, не отрывались от стрелки глубиномера и розового воздушного пузырька, медленно перекатывающегося в овальной шкале дифферентометра. Руки, большие, жилистые, ловкие, неприметными движениями поворачивали никелированные штурвалы. Для него эти часы были испытанием не только умения, опыта, но и воли, настойчивости, упорства. Добрым словом не раз помянул Иван своего учителя — мичмана Юдина, донимавшего когда-то молодых рулевых нудными и ненужными, как им думалось, тренировками.