Испытание огнем. Лучший роман о летчиках-штурмовиках - [151]

Матвею казалось, что он стоит рядом с матерью, обремененной большим горем. И это было почти правдой — его матери от роду было всего-навсего на десяток лет больше.

…Осипов не мог спать. Его потрясла глупая случайность гибели Маслова и Коткова. Чем он больше думал о сломавшемся крыле, тем выше вырастал нравственный облик этих людей, их благородство. Он почти был уверен в том, что Илья и инженер, сомневаясь в прочности крыла, решили проверить его на большей перегрузке, чтобы в бою оно никого не могло подвести. «Если бы не было войны, не было бы битых и ломаных крыльев, не было бы погибших, не вернувшихся и пропавших».

В жестокости войны, несправедливости фашизма Матвей видел средневековую инквизицию и мракобесие. Его открытая человеческая душа, его доброе сердце страдали всегда, когда на аэродроме были раненые и убитые. Иногда ночью он плакал. Но это были слезы не жертвы, не отчаяние слабого человека, неспособного управлять собой. Мучительные спазмы не были проявлением уязвленного самолюбия — это был бунт и крик неспящей совести, совести сильного и решительного человека, который мучился тем, что им мало сделано за прошедшие дни войны, а фашистские разбойники продолжают грабить и убивать на его родной земле дорогих ему, ни в чем не повинных людей.

Опершись спиной о стену дома, Матвей одиноко сидел на темном крыльце. Ничего не видящие перед собой глаза смотрели в небо. Если бы изредка вспыхивающий огонек папиросы не освещал задумчивое лицо, то можно было бы принять его неподвижность за сон в неудобной позе. Перебирая в памяти день за днем всю войну, он не торопясь вспоминал всех лично знакомых ему погибших летчиков и при этом глубоко страдал. Его чувствительное сердце воспринимало чужую беду с пронзительной болью и отзывалось светлой радостью на самую маленькую удачу.

Калейдоскоп лиц, фамилий, отдельных атак и целых боев, самолеты в пробоинах и крови, радость побед и горечь поражений, госпитали и похороны, редкие фронтовые праздники награждений…

Усилием воли Матвей собирал роившиеся в беспорядке мысли в строгую временную последовательность, так как знал, что бессистемно нельзя вспомнить всего. Сбои в размышлениях помогали приводить в порядок гудевшие в небе самолеты, которые через равные промежутки времени проходили над ним, создавая ощущение ритма. Слышимый гул успокаивал: в небе уже вторую ночь с вечера и до утра шли свои самолеты — дальняя авиация бомбила железные дороги и войска врага. Ощущение находящейся в небе силы, несмотря на горестные раздумья, как-то бодрило, создавая уверенность.

Нелегкие, тревожные ночи раздумий не ослабляли его. Наоборот, они накапливали в нем, как в аккумуляторе, громадный заряд психической энергии, которая позволяла ему с исключительной настойчивостью и бесстрашием, не чувствуя усталости, разить врага, быть неутомимым как в первом, так и в четвертом вылете за один день.

Наплывшие из ночи облака незаметно для Осипова спрятали от него звезды, еще больше зачернили темноту. Он обратил внимание на происшедшую в природе перемену лишь тогда, когда почувствовал запах воды в воздухе, а потом и ощутил ее на приподнятом вверх лице…

Облака через невидимое мелкое сито уронили на землю не дождь, а водянистую пыльцу, от чего сверху повеяло прохладой. Идущая с неба свежесть отвлекла Матвея от прошлого, разъединила цепочку нанизывающихся друг на друга мыслей, и он, ощутив облегчение бездумья, отдался этому состоянию…

Открыв глаза, он удивился: брезжил рассвет. Волосы и гимнастерка отсырели, лицо волглое, как бы умытое, но еще не вытертое насухо полотенцем.

…Еще одна отчаянная попытка врага танковым тараном прорвать оборону окончилась неудачей. Войска фронта, опираясь на тыловую армейскую полосу, устояли и всю ночь сами готовились к контрудару, стремясь решительными действиями упредить новые намерения противника.

День занялся пасмурный. Но авиация фронта ранним утром поднялась в воздух, чтобы своими ударами подготовить предстоящую атаку. Русанов шел во главе полка, растянутого длинной колонной. Подняты были в бой все исправные самолеты. «Старых» летчиков не хватило, и пришлось взять с собой часть прилетевшего вечером пополнения. Летели в полном молчании, но приемники бортовых радиостанций до отказа были заполнены голосами чьих-то докладов, запросов и команд — впереди идущие уже начали уничтожение фашистских танков и артиллерии. Небо зависало обликами над полями разгорающегося сражения и прижимало самолеты низко к земле, лишив их свободы маневрирования по высоте. Истребителям, штурмовикам и бомбардировщикам было тесно в узком подоблачном коридоре, но поток групп не иссякал. Напряженность обстановки, плохая погода и молодые экипажи в группе породили у Русанова тревогу.

«Как молодежь справится сегодня? Облака и дым пожарищ — серьезная помеха. Оторвется кто-либо из них от строя и пропадет. Один не доберется домой…»

Размышления оборвались. Его вызывали на связь… Командный пункт командира корпуса торопливо спрашивал открытым текстом:

— Русанов, я — Гора. Ты по плану идешь? Отвечай коротко…

— Я — Русанов. По плану.

— Цель подтверждаю. Артиллерия южнее оврага. Весь боекомплект за один заход и уходи бреющим… Среди наших отдельные пары «мессеров» снуют. Смотреть самим.