Испытание Эриксоном. Личность мастера и его работа - [40]

Я не пытался корректировать психотическую идею пациента о врагах, которые собираются его убить. Я просто указал пациенту на то, что у него имеется бесконечное число защитников. В результате пациент получил право выходить на улицу и спокойно бродить по участку, прилегающему к больнице. С его безумными занятиями было покончено. Он работал в больничных мастерских, и проблем у него значительно поубавилось…

Эриксон. Следующий мой важный опыт состоял в понимании того обстоятельства, что… совершенно неприемлемо делать предположения по поводу поведения пациента.

Примерно в 1900 году, или около того, мой пациент Джимми был помещен в больницу штата. Насколько я помню, ему был поставлен диагноз «хроническая идиотия». Джимми был шизофреником вегетативного характера. Он мог сидеть, принимать пищу и, в конце концов, научился пользоваться туалетом. Джимми попал в больницу, когда ему было около тридцати. Ему разрешили выходить на улицу, и он бродил вокруг больницы, собирая прутики и листья. Я припоминаю, что у него нашли засушенную тушку жабы, которую переехал грузовик. Каждый вечер медсестры вытряхивали мусор из его карманов. Разговаривал он исключительно редко. Не было ничего, к чему бы Джимми проявлял интерес. Он ел, спал, набивал карманы мусором и не проявлял сожаления, когда его сокровища вытряхивали из карманов.

Однажды, вернувшись из Бостона, я обнаружил, что все чрезвычайно возбуждены: пожар охватил несколько помещений отделения, где находились два санитара и примерно 40 пациентов. Санитары были напуганы до безумия. Джимми взял инициативу в свои руки. Он сказал одному из санитаров: «Соберите пациентов, отведите их к боковой двери, потом выведите наружу и пересчитайте. Когда убедитесь, что все они на месте, отведите их вон к тому дереву во дворе и следите, чтобы все оставались там».

Другому санитару он велел: «А теперь дайте мне свои ключи и следуйте за мной». И Джимми обыскал каждую комнату, заглядывая даже под кровати. Тщательно осмотрев все комнаты, он закрыл их на ключ. После того, как все отделение было тщательно осмотрено, он вывел испуганного санитара наружу и помог ему присмотреть за пациентами. Потом Джимми отправился бродить, подбирая прутики, листья и прочий мусор.

К тому времени, как я вернулся из Бостона, волнение, вызванное пожаром уже утихло. Ущерб был нанесен незначительный. Пациентов возвратили в отделение. Вошел Джимми и сел в свой привычный угол. Он разительно отличался от того Джимми, которого я знал. Я спросил, что случилось. Он догадывался, что нечто произошло, но не был уверен в характере произошедшего. Я задавал прямые вопросы. Я задавал наводящие вопросы. Но он знал только одно: что-то произошло. И действительно не знал, что конкретно. Два напуганных санитара были весьма смущены, отчитываясь о случившемся. Несколько пациентов, гораздо лучше осознававшие реальность, подтвердили рассказ о том, что сделал Джимми. Джимми, безвылазно проведший в больнице 30 лет с диагнозом хронического идиота, оказался более смышленым, чем санитары. Поэтому, встречаясь с душевнобольным, вы на самом деле не знаете, с кем имеете дело.

Два первых случая, описанных Эриксоном, неспроста касались пациентов с серьезными психическими расстройствами. Хотя Эриксону было известно обо мне очень немногое, он знал, что я интересуюсь шизофренией. В моем первом письме я сообщил ему, что работаю в окружном лечебном центре для хронических пациентов, и приложил резюме своей статьи, касающейся слуховых галлюцинаций (Zeig, 1974). Следуя своему основному принципу общения с пациентами, Эриксон разговаривал со мной на моем эмпирическом языке. Он консультировал меня в моей собственной области интересов и косвенно выводил общие принципы.

Заметьте: Эриксон почти ничего не знал обо мне, но при этом не задавал вопросов. Вербально он был гораздо активнее меня. Его стиль побудил меня к интенсивной умственной работе. Эриксон, бывало, рассказывал свои истории и получал информацию обо мне из моих же замечаний. Выбираемое им направление зависело от моих реакций. Ему не требовалось от меня много информации. Наоборот, он обычно определял свои цели, исходя из своего восприятия моих минимальных, бессознательных реакций.

Первичная цель Эриксона состояла в том, чтобы обучить меня \ искусству психотерапии. Одновременно он способствовал моему индивидуальному развитию. Эти цели не были прямо заявлены в контракте. Тем не менее, они были ясно поняты. Благодаря этой неопределенности я слегка смущался, но не испытывал беспокойства. Поскольку я не увязал в непоколебимых установках, мне было легче изменяться.

Однако в коммуникации Эриксона присутствовал еще один паттерн. Рассказывая мне про психотика с проволокой, он представлял принципы и одновременно иллюстрировал их. Этот случай утверждал или предполагал следующие идеи: 1) необходимость непредвзятого отношения к пациентам; 2) значение постепенного изменения; 3) встреча с пациентами на их собственной территории; 4) создание ситуаций, в которых пациенты смогли бы осознать собственную силу, необходимую для изменения мышления.