Испытание чудом. Житейские истории о вере - [7]
Тем временем Людочка внимательно разглядывала висящие на стене иконы:
– Наверное, они очень дорогие? – предположила она.
Ефимовский поморщился. Разумеется, он знал, за сколько можно продать ту или иную икону из его коллекции. Однако для него, внука священника, в годы гонений на веру погибшего в Соловецком лагере, ценность икон измерялась отнюдь не их рыночной стоимостью. И даже не их древностью. Хотя поймет ли его эта девушка, имеющая совсем иные жизненные ценности? Увы, вот они – плоды безверия многих поколений людей, у которых отняли веру в Бога – место святыни в их душах занял пресловутый золотой телец…
Впрочем, отчего бы не попытаться объяснить ей? Ведь эта девушка явно стремится к вере. Оттого-то ее так заинтересовали его иконы…
– Да, они дорогие, – сухо произнес старый антиквар. – Но, знаете ли, Людочка, у меня хранится вещь, имеющая не меньшую ценность, чем эти иконы. Точнее, реликвия.
– А что это за вещь? – полюбопытствовала Людочка.
– Пояс преподобного Серафима Саровского. Вы слыхали о таком святом? Нет? А ведь это – один из самых известных и почитаемых русских подвижников. Он жил в восемнадцатом веке. За духовным советом к нему в Саровский монастырь приезжали люди со всей России. Некоторых из них он исцелил от неизлечимых болезней. Но это – лишь малая часть его чудес и подвигов. Видите эту икону? На ней изображен преподобный Серафим, молящийся на камне. Это моление продолжалось тысячу дней и ночей. Что до этой иконы, то в нее вставлен кусочек того самого камня… А когда святой Серафим жил отшельником в лесу, к нему приходил медведь. И старец кормил его с рук… Это тоже часто изображали на иконах. Так вот, у меня есть пояс, принадлежавший преподобному Серафиму.
Видите эту икону? На ней изображен преподобный Серафим, молящийся на камне. Это моление продолжалось тысячу дней и ночей
– А откуда он у вас? – спросила Людочка, переводя глаза с иконы на рассказчика.
– Я получил его от одной старушки, тайной монахини, – задумчиво промолвил Яков Ефимовский. Потому что в этот момент он словно воочию видел восьмидесятилетнюю мать Серафиму, хорошо знавшую и помнившую его погибшего деда-священника, к которому она в юные годы ходила на исповедь. Вот старуха бережно извлекла из резной деревянной шкатулки, что стояла у нее на полке рядом с иконами, узкую ленту, сплетенную из грубой черной шерсти. Благоговейно перекрестившись и поцеловав святыню, она уложила ее назад и со словами: «Возьми, Яшенька, у тебя он сохраннее будет… мои-то ведь безбожники после меня все повыбросят» – передала ему шкатулку. Да, мать Серафима как в воду глядела: едва похоронив старуху, родные поспешили избавиться от ее вещей: книг, икон, старых фотографий. Что ж, безразличие к собственному прошлому – тоже плод безверия…
В этот момент он словно воочию видел восьмидесятилетнюю мать Серафиму, помнившую его погибшего деда-священника, к которому она в юные годы ходила на исповедь
– Эта святыня передавалась в ее семье из поколения в поколение, – продолжил он свой рассказ. – Причем мать Серафима (эту монахиню в постриге назвали в честь преподобного Серафима Саровского) говорила мне, будто в этом поясе заключена такая благодать, что руки грешников… то есть тех, кто носит в сердце и творит зло, не смогут его коснуться…
– Ой, как интересно! – умилилась девушка. – Яков Михайлович, а вы не могли бы показать мне этот пояс?
– Непременно, Людочка, – улыбнулся старый антиквар. – Только не сейчас. А то мы с вами, похоже, заговорились: вон, за окошком-то уже совсем стемнело. Вам домой пора. А я тем временем этот пояс найду и завтра вам покажу. Ну, до завтра!
– До завтра, Яков Иванович! – Людочка одарила старика ответной улыбкой и выпорхнула за порог.
Выйдя на улицу, медсестра оглянулась. Окна квартиры антиквара были ярко освещены. Кроме одного… Впрочем, вот и в нем зажегся свет. Что ж, как видно, именно там и находится пресловутый пояс. Людочка извлекла из кармана мобильный телефон и набрала хорошо знакомый ей номер.
– Борис Яковлевич?! Это я, Люда. Мне нужно срочно встретиться с вами. Хорошо. Сейчас приеду.
Спустя полчаса она уже пересказывала Жоху свой разговор с Ефимовским:
– Послушайте, Борис Яковлевич, он мне сейчас такое рассказал! Будто бы у него хранится пояс какого-то святого. И что будто бы он стоит столько же, сколько его «доски»![5]
– А что это за пояс? – Жох насторожился, как охотничий пес, почуявший добычу. – Ты его видела?
– Нет. Только когда он о нем рассказывал, у него глаза так и горели! Он обещал мне его завтра показать.
– Вот как… – задумчиво промолвил Жох. – А где этот пояс у него хранится?
– Видимо, в той комнате, – ответствовала Людочка, и Жох сразу понял, что она имеет в виду. В квартире Ефимовского было три комнаты. Одна, самая просторная, служила гостиной. Именно в ней старый антиквар давеча беседовал с Людочкой. В другой комнате, поменьше, размещалась его библиотека. За пять лет знакомства с Ефимовским Жох не раз бывал в этих комнатах. И хорошо знал, что в них находится, включая содержимое письменного стола в хозяйской библиотеке… Однако в третьей комнате он не бывал ни разу. Потому что ее дверь всегда была заперта. Впрочем, однажды Ефимовский обмолвился, что в этой комнате хранится самое дорогое, что у него есть. Теперь, благодаря Людмиле, Жох знает: там находится вещь, цена которой превышает стоимость коллекции икон, принадлежащей Ефимовскому. Что ж, в таком случае… Чего бояться? Как говорится, все бывает в первый раз… Да и можно ли назвать это убийством? Ефимовский и так зажился на свете: он стар и болен. Не все ли равно, когда он умрет, сейчас или позже? Вдобавок его руки будут чисты. Все сделает Людочка. А ей не впервой…
