Испытание - [135]

– Разрешите, товарищ полковник… – вышел вперед один из тех, кого Кочетов назвал «мародерами». – Мы ведь их защищаем, – он показал в сторону деревни, – за них кровь проливаем, а они, как кулаки…

– Вы не правы, товарищ, – перебил Железнов. – Хлеб и другие продукты, которые вы едите, дают нам крестьяне ближайших деревень, в том числе и крестьяне той деревни, где вы все это взяли.

– Мы этого не знали… – растерянно сказал солдат. – Что же нам теперь делать?

– Что делать? – повторил Железнов и посмотрел на окружающих красноармейцев, как бы спрашивая у них совета.

Сорока подался вперед.

– Отвезти обратно и попросить у крестьян за всю роту прощения! – сказал он.

Кочетов с удивлением посмотрел на него: ведь он считал Сороку ненадежным бойцом.

– Правильно, – поддержал это предложение Хватов. – И это надо сделать сейчас же.

Железнов, Хватов и Кочетов пошли по траншеям. Комдив останавливался у каждого пулемета, просматривал сектор обстрела и огневую связь с другими пулеметами, проверял, как прикрываются пулеметным огнем заграждения. Но сейчас он, как и Хватов, интересовался этим лишь попутно, сюда его привело желание узнать настроение бойцов, поднять их веру в собственные силы.

– Советский солдат сильней врага во сто крат! – ответил Железнов одному стрелку, который посетовал, что советских солдат мало, а фашистов много. Другому, который выразил опасение, что фашист может их обложить вкруговую и зажать в кольцо, он ответил шуткой:

– Для храброго бойца – нет кольца.

Так, весело, с солдатской простотой, по-суворовски, он отвечал всем, с кем ему пришлось разговаривать.

Проходя по траншеям, Хватов останавливался в первую очередь около тех солдат, которых знал плохо или встречал впервые. Своими унылыми рассуждениями Григорий вызвал у него беспокойство.

– Посматривай за ним. Прикрепи к нему надежного человека, – шепнул он политруку. От Сороки же, наоборот, вопреки подозрениям Кочетова, у него осталось хорошее впечатление. Хватов предложил политруку привлечь его для поддержания духа среди солдат.

– Он веселый и жизнерадостный человек, – сказал Хватов Попову.

Куделин на этот раз ему не понравился своей подчеркнутой выправкой, чрезмерным усердием показать свою особую требовательность к подчиненным.

– Мне кажется, – споря по этому поводу с Поповым, заметил Фома Сергеевич, – он обольстил вас своей выправкой и солдафонством, а не душой. Повремените с приемом в партию. Как следует разберитесь. Не судите по внешним признакам. Учитесь глубже узнавать людей. И парторга этому же учите.

Около полудня комдив, комиссар и комполка распрощались с комроты и окружавшими их бойцами. Николай проводил их до дороги. Миновав кусты, он вдруг вздрогнул от неожиданности: внизу стояли «мародеры» с нагруженными санками.

– В чем дело? – строго спросил их Железнов. – Почему не выполнили приказ?!

– Выполнили, товарищ полковник, – бойко доложил один из них. – Только крестьяне обратно харч не приняли. Нас простили да еще вдобавок пять буханок хлеба собрали. «Ешьте, говорят, защитники, да фашистов – этак-разэтак…»

– Если так, то можете оставить, – сказал Яков Иванович Кочетову. – И фашистов, как просили колхозники, этак-разэтак!.. – И, козырнув, зашагал вместе со всеми по оврагу.

Возвращенные харчи подняли настроение красноармейцев.

Кочетов отправился готовить пулеметчиков в боевое охранение.

– Смотрите не засните! – сказал он, провожая их.

– На посту спящий солдат – супостат! – словами комдива весело ответил ему Сорока.

«Может быть, он и хороший человек, – подумал о Сороке Кочетов, – только я его не понимаю?.. Наверно, еще не умею в людях разбираться?..»

Ночью, поглядывая в ту сторону, куда ушло боевое охранение, Кочетов снова о нем вспомнил.

А ночь была мрачная и тихая; лишь изредка взлетали вверх ракеты, бледным светом освещая лохмотья низко плывущих облаков. В такую ночь и бравого солдата жуть берет.

– Эй, Ахмет!.. Ишь разоспался!.. – Куделин тормошил за плечо похрапывающего подносчика Хабибуллина.

Тот встрепенулся, стал испуганно оправдываться.

– Ну, чего бурчишь-то? – усмехнулся Куделин. – Сам вижу, что ты спать хочешь. Иди вон туда, в кустики, и вздремни. А то здесь еще подстрелят! Потом Сороку подменишь. Иди!

Хабибуллин не заставил себя уговаривать, пригнулся и побежал в кусты.

Немного погодя туда отправился и Куделин. Он сел, привалившись к Ахмету.

– Смерз, дружище?

– Немного, – ответил из-под поднятого воротника Хабибуллин.

– На, выпей! – Куделин поднес к его рту флягу.

– Не надо, командир. Нехорошо… Боевая охранения…

– А ты немножко, чудак, только для обогрева… Один глоток. А больше я тебе и сам не позволю…

Ахмет взял флягу и жадно глотнул из нее.

– Хорошо! – щелкнул он языком.

Куделин спрятал флягу и вернулся к пулемету.

Сороку тоже клонило ко сну, но он стойко боролся. Ему почему-то все время мерещилось, что кто-то впереди ползет к ним по снегу.

– Куделя! – не утерпел он. – Глянь-ка, что там на снегу?

Куделин неохотно подался вперед.

– Разве не видишь? Куст. Что, страх разбирает? – спросил он, заметив, что Сорока поеживается.

– Нет, Куделя, мороз.

– Мерзнешь? – Куделин вытащил флягу. – У меня есть, чем обогреться. Но тебе, дьяволу, давать нельзя. Напьешься…