Исповедь живодера и другие истории адвокатского бытия - [22]

Шрифт
Интервал

Так и попал Женечка О. в лапы системы. Так, мол, и так, докладывал Толик, террористический акт мы раскрыли! Ура, и погоны на плечи ему.

Стали писать протоколы, и стал сыпаться «террористический акт».

А я ещё пару свидетелей разыскала, которые и Светку, как облупленную, не понаслышке знавали, и в кафе при них мужички Светку делили, да не поделили.

Вышел Женька домой, на свободу. Светку ту бросил. Вскоре женился, ребенка родили. Бросил он мафию, поступил по контракту в ряды украинской доблестной армии. В спецназ определён. Почему?

Да забыла сказать: Женя занимался очень даже профессионально боевыми искусствами, какими, сейчас и не вспомню. Но ударом ноги выбивал косяк двери, это точно. На спор, пока он сидел, он упражнялся на казённых дверях, и старший тот мент, что его заводил, он тоже искусствами овладевал, как наукой. Разбили вдвоём дверь следственной комнаты вдрызг. В комнату, в следственную, куда на допрос приводили подстражных «сердешных». На спор. Чисто в моём присутствии, определяли, кто из них более крут.

Пыталось меня начальство милиции зацепить: подначила, мол. Я отвертелась: что то за двери, если ударом ноги разбиваются вдрызг.

А история дальше пошла своим ходом. Про Толика, разумеется, про него, капитана милиции. В отличку от Женьки он Светку не бросил, устраивал её на работу, добился «малосемейки», двухкомнатной, между прочим. В те времени спрос на жильё был огромен, и Светкино с Колей жильё драгоценным алмазом светилось в семейном брачном венце.

Коля всё наркоманил, да наркоманил. Стал приворовывать, ездил по селам и дальним и ближним, тащил всё, что за дозу сходило. Отец ездил к людям улаживать, как говорил, «ситуацию».

Потом Колька попался. За него хлопотал Анатолий. Бегал ко мне, упрашивал защищать злосчастного наркомана. Светка крутилась рядом да около, умываясь крокодильей слезой, всюду таская своего пацанёнка. Я сдуру взялась за защиту. Колька, безвредный верзила, признавался во всём, то есть в кражах. Не признавал грабежи. Грабежи те «висели» на Анатолии. Их нераскрытость вела к одному: лишению премии Анатолия. А Колька упёрся, аж в никакую! Грабить не грабил, вот воровать – воровал. С тем в суд и пошли. Колькин отец, жалеючи внука, ущерб возместил. Ну, думаю, хорошо. Грабёж отметем, за кражи Кольке светит «условно». И мне хорошо, гонорар отработан. И Кольке с семьей тоже неплохо, зачтут в срок пребывания в ИВС, и домой – на свободу.

«Не так сталось, як згадалось», говорит украинская поговорка.

Вот и у нас вышло наоборот. Вечером, накануне суда, пообщалась я с Николаем: вроде всё на мази. Утром, не торопясь, наслаждаясь природой, ползу на работу. Как хорошо день начинался. Одно только дело и ненадолго: Кольке осталось произнести последнее слово – и приговор. Почти сто процентов условный.

Бац! Судья, молодая и прыткая, что за карьеру и маму продаст, возобновляет судебное следствие. Что? Почему? У меня уши торчком.

А она: «Подсудимый, это ваше письмо?» И трясёт бумажонкой.

Тот: «да, моё». И она зачитала. С наслаждением. Вслух. Как котёнка слепого меня растоптала. В письме Николай признавался семье, что совершил всё: и кражи, и три грабежа, и просил наркоты «на добавку».

Получил он три года. Тюрьмы, а точнее, колонии.

Вечером, в следственной комнате, я чуть не убила злонесчастного дурака: как это можно самому на себя написать приговор?

Молодняк из охраны было подумал, что, правда, убью такого придурка. Жалели его: им ровесник, был он безвреден. Вот на паях и Колька, и молодцы из охраны мне рассказали, как вечером было.

После меня, вечерком, часов этак в десять, Кольке принёс передачу «друг» Анатолий. Толик, тот самый мент, что большим был другом семьи, особенно Светки. Принёс приличную дозу дурманного зелья. Колька со всей порочною страстью зелье скурил. Заодно «писал под диктовку какую-то «ксиву», про что, он не помнил: «в кайфе я был, неужель непонятно?» Кайф обошелся в три года реальных лишением свободы.

А что наш удалец-пострелец, мент Анатолий? А при удаче: и Светка при нём, и премия тоже его не минула. А через год он Светкину ту квартиру на себя «прихватизировал». Сумел, ну а как же! Сумел неудачливому «нарику» Кольке навесить три эпизода трёх грабежей, сумел и, попользовавшись смазливой грудастою Светкой, квартирку заполучить. Росло двое детей у него, сыновья подрастали. Толик им будущее им обеспечивал. А как же!

Да погоны новые обмывал всё в той же кафешке – майорские! Звание внеочередное он получил за раскрытие всех преступлений, придурком «нариком» совершённые.

Цена сережки

Заученными движениями в ранёхонькое летнее утро бабка привязала козу в лесопосадке, ближе к каналу. Своенравная коза могла в любую минуту рвануть только ей одной известную сторону. Наученная горьким опытом бабка постаралась покрепче привязать козу к колышку, и, для верности, пошла поискать ещё один колышек, чтобы спутать козьи ножки.

И через двадцать минут весь городишко гудел, как осиный улей: в лесопосадке бабка нашла донельзя замордованную дивчину, мученические глаза которой беззвучно-мёртво взывали к небу, такому голубому и слепящему, но которое уже ничего не могло дать ей в её так и не закончившиеся двадцать три года.


Еще от автора Нелли Карпухина-Лабузная
Постник Евстратий: Мозаика святости

Книга посвящена страданиям, любви и великому подвигу монаха Евстратия Постника, в 1097 году попавшему в плен к половцам и угнанному вместе с другими славянами в Крым, в Херсонес (нынешний Севастополь), где в те времена процветала работорговля. За отказ от христианской веры в обмен на жизнь монаха казнят, в точности воспроизведя казнь Иисуса Христа. В книге отражена жизнь Древней Руси, половецких степей, войны и битвы половцев с русичами, венграми, печенегами, византийцами за жизнь и обладание степью.


Рекомендуем почитать
Гонг торговца фарфором

В книгу лауреата Национальной премии ГДР Рут Вернер — в прошлом бесстрашной разведчицы-антифашистки, работавшей с Рихардом Зорге и Шандором Радо, а ныне известной писательницы ГДР — вошел сборник рассказов «Гонг торговца фарфором», в захватывающей художественной форме воспроизводящий эпизоды подпольной антифашистской борьбы, а также повести «В больнице» и «Летний день», написанные на материале повседневной жизни ГДР.


Дюжина слов об Октябре

Сегодня, в 2017 году, спустя столетие после штурма Зимнего и Московского восстания, Октябрьская революция по-прежнему вызывает споры. Была ли она неизбежна? Почему один период в истории великой российской державы уступил место другому лишь через кровь Гражданской войны? Каково влияние Октября на ход мировой истории? В этом сборнике, как и в книге «Семнадцать о Семнадцатом», писатели рассказывают об Октябре и его эхе в Одессе и на Чукотке, в Париже и архангельской деревне, сто лет назад и в наши дни.


Любовь слонов

Опубликовано в журнале «Зарубежные записки» 2006, № 8.


Клубничная поляна. Глубина неба [два рассказа]

Опубликовано в журнале «Зарубежные записки» 2005, №2.


Посвящается Хлое

Рассказ журнала «Крещатик» 2006, № 1.


Плешивый мальчик. Проза P.S.

Мало кто знает, что по небу полуночи летает голый мальчик, теряющий золотые стрелы. Они падают в человеческие сердца. Мальчик не разбирает, в чье сердце угодил. Вот ему подвернулось сердце слесаря Епрева, вот пенсионера-коммуниста Фетисова, вот есениноподобного бича Парамота. И грубые эти люди вдруг чувствуют непонятную тоску, которую поэтические натуры называют любовью. «Плешивый мальчик. Проза P.S.» – уникальная книга. В ней собраны рассказы, созданные Евгением Поповым в самом начале писательской карьеры.