Исповедь восточной женщины - [15]

На новоселье нам надарили подарков — всего не перечесть: сковорода, тарелки, чашки, полотенца, постельное белье, красивый цветок в горшке. Чей? Никто не признается.

Пришла в гости бывшая жена Омара — Мирват. Увидела цветок, даже побледнела. — Откуда у тебя? — Не знаю.

— Выбрось, это плохой цветок!

— Да почему ты так говоришь?

— Это плохой цветок. Его кто-то подарил Сильве, они очень тогда с Башаром ссорились, до развода чуть дело не дошло; потом Сильва отдала этот цветок нам с Омаром, как видишь, мы разошлись, а цветок я сама относила Сильве назад. Выбрось его, Наташа.

Вечером рассказываю все это Валиду и добавляю, что я могла что-то и не так понять. Сходил Валид к матери, пришел мрачный, унес куда-то цветок, я даже не поинтересовалась, куда.

Так прошло лето. Мы использовали каждый благоприятный момент, чтобы вывести девочку в сквер, парк, за город, в 400 градусную жару не очень-то погуляешь.

Внезапно начались дожди, попрохладнело, начали дуть ветры. Наступила осень. В один из осенних дней случилось в нашей семье горе. Черная туча нависла над нами, черный ворон закаркал, черный ветер завыл. 27 октября жду Валида с работы домой. В 3 часа нет, в 4 — нет. В 5 побежала к Башару — позвони, Башар на завод, Валида почему-то нет. — Да все в порядке, Наташа, может быть уехали в Дамаск за сырьем. Какое сырье, если по нему можно было часы сверять, а если что-то намечалось — всегда предупреждал. Всегда!

Как успокоиться, если сердце ноет, даже валидол пила. А вся семья уже знала, мне не говорили. У Валида на работе в руках взорвалась реторта с серебром, обожгла глаза и он в больнице — оказывают первую помощь. Ничего не знаю — сижу, жду. Шаги по лестнице — нет, мимо. Стук в дверь — бегу, нет, не к нам. И в 6 нет, и в 8 — никого.

В 9 часов звонок. Открываю и в ужасе отступаю. Вахид вводит Валида. А я его не узнаю. Лицо черное, а левый глаз кроваво-красный. Откуда силы взялись — подхватила у Вахида, веду к дивану, усаживаю, сажусь на пол — разуваю, раздеваю, веду в ванную, молча стиснув зубы, понимаю: пришла беда — оттворяй ворота. Помогаю вымыться, одеться, кормлю. Молча. Обнимаю. Плачет он, плачу я.

— Наташа, Наташа, а если я ослепну, что с нами будет, Наташа? Ты меня бросишь?

— Дорогой мой, разве за это бросают? Бросают за измену, за предательство, за подлость. А в беде не бросают. Это наша с тобой черная полоса, это наша беда и нам надо, слышишь, надо ее победить. И победим! Я с тобой, я люблю тебя. А когда любят — не бросают!

Вахид приносит прописанные окулистом лекарства, показывает, как промыть, как заложить мазь, в какой глаз какой пипеткой какое лекарство капать. Чтобы не забыть — записываю и прошу принести обезболивающее. Приносит. Проводила в 1 час ночи Вахида, уснул Валид. И вот тогда меня прорвало — ручьи, реки, море слез. И все тихо, без единого звука, без шороха, чтобы не проснулись Валид и Диана.

А наутро потащилась ближняя и дальняя родня. Положено! И с каждым надо посидеть, поговорить, угостить кофе. А мне не до них. Мучается Валид, хнычет Диана. Бедная кошечка, брошена мамой, как чувствует горе. Идут, идут, какие-то тети, дяди, племянники, двоюродные и троюродные сестры. И видно, что многих-таки распирает любопытство. Спасибо Вахиду, выставил всех и наказал никому больше не ходить. Стало тише, спокойнее. Братья навезли овощей, фруктов, продуктов. У каждого свои дела, свои проблемы, свои заботы. А мы с нашим горем один на один. Сражаемся, прогоняем, а оно не уходит, вцепилось, поселилось — не уйду!

А я разрываюсь между мужем и ребенком. На лице одни глаза, под глазами черно. Черно и в душе. Помоги, господи, спаси глаза мужу. Врачи постановили, обожжена роговица левого глаза и это очень серьезно. Правый глаз здоров, только воспалительный процесс от гари, от копоти, от жара. Все пройдет, восстановится.

Операции никакой сейчас делать нельзя — сильное воспаление.

Звонит Фаиз, предлагает ехать в Москву, но, проконсультировавшись с окулистами, убеждается — надо ждать. Спасибо ему — передавал лекарства, линзы.

А через неделю умирает дядя Фаузи, брат отца. Дяди по матери — дальние родственники, дяди по отцу — близкие. Не ходить бы Валиду, сидеть бы дома, никто не осудил бы. Нет, не смог усидеть, пошел. И пробыл там целый день. Еще сильнее воспалился глаз. Господи, помоги!

Услышал бог мои молитвы — 9 ноября приехала мама. Сама после болезни, прихрамывает, но сразу включилась в наши тревожные, мучительные будни. Я вожусь с Валидом, мама с Дианой — кормит, гуляет. А Валиду плохо; когда удается снять боль, вижу — мучается душевно. Тревога за себя, тревога за нас с дочкой. Капризничает, стал покрикивать на меня. Не могу разжечь печь — бестолковая; (как выяснилось позже — дымоход был забит сажей) что-то не ладится с соковыжималкой — безрукая. Терпела, сдерживалась изо всех сил. Когда с утра уходит к врачу — плачу горько, безутешно. Жаль мужа, жаль себя. Почему, ну почему так случилось?

Смотрела мама, смотрела, начала потихоньку беседовать с зятем. Как она его жалела, как утешала.

— Смирись, сынок, ты же верующий. Скажи спасибо аллаху, что жив остался, что один глаз здоров, видит; ведь могло быть хуже. Больно тебе, понятно, перетерпи, принимай побольше обезболивающих. Станет тебе легче, позвоним Томе, у них хорошее глазное отделение, хорошие врачи. Она проконсультируется, что-то подскажет, посоветует. А потом, сынок, даже если не удастся сохранить глаз, не ты первый, не ты последний. Наш Кутузов тоже был с одним глазом, а прославил Россию, победил Наполеона.